— Я понятия не имел, что ты настолько религиозна, дорогая.

— Мне недостает моей церкви в Хьюстоне. Знаешь, новое здание закончили строить всего за несколько дней до того, как я уехала из города. Но я так и не увидела новой церкви, как и моя бабушка.

— И поэтому ты сегодня поехала туда?

— Да. Но в Вашингтоне-на-Бразосе все совсем не так. Прихожане другие, пастор Фриц совсем другой. — Она грустно улыбнулась. — В Хьюстоне нашим священником был огромный швед с кудрявыми серебряными волосами и гулким басом. Его милая маленькая жена играла на пианино громко и фальшиво… — Эмили рассмеялась. — Я часто думала, не предложить ли ей брать у меня уроки игры на фортепьяно. Да, наверное, я по ним скучаю, и по нашим друзьям из общины, таким деятельным, как пчелки.

Нахмурив брови, Эдгар смотрел на заходящее солнце. — Вижу, дорогая, что у тебя есть потребности, которые я не смогу удовлетворить, — удрученно заметил он, глядя, как меркнущий свет окружает голову Эмили медным ореолом.

Она привстала на цыпочки, чмокнула его в подбородок и шепнула:

— Ты должен помнить, Эдгар, что удовлетворяешь самую важную из моих потребностей.

Он с любопытством смотрел на жену. Эмили перестала дышать, ожидая, что скажет муж.

Но Эдгар просто сжал ее пальцы и повел вверх по склону к дому.

Они не задали друг другу никаких вопросов.

И не получили никаких ответов.

— Нет, не убивайте его! Не убивайте! — кричала она. Эмили проснулась в темноте, обезумев от ужаса; кто-то тряс ее за плечи.

Она узнала Эдгара, из ее горла вырвался сдавленный крик облегчения.

— О, дорогой… дорогой! — воскликнула Эмили, обвила руками его шею и прильнула к нему.

Эдгар выпрямился, посадил ее к себе на колени.

— Ну-ну, — утешал он, гладя ее по спине, — тебе снова приснился кошмар, да, дорогая?

Эмили застыла, вспомнив ужасный сон.

— Это ты виноват со всеми твоими сегодняшними расспросами!

И сразу же почувствовала, как напряглась его грудь при этом несправедливом обвинении.

— Прости меня, — сказала она дрожащим шепотом. — Я не права. Просто я так испугалась… Я думала, этот сон больше не вернется.

— Ты должна рассказать его мне, — мягко, но настойчиво сказал Эдгар. — Тогда, возможно, сон больше не вернется.

Эмили было очень страшно, но она чувствовала себя слишком уязвимой, чтобы отказать ему, и дрожащим голосом выпалила:

— Это было ужасно, Эдгар, хуже всего! Там были пастор Фриц и эта старая сплетница из церкви…

— Кто?

— Грейс… как ее там! И люди из Вашингтона-на-Бразосе и из Гонсалеса. Они меня хотели убить, и моего ребенка тоже!

Эмили судорожно зарыдала, а обнимавшие ее руки замерли.

— О нет, любимая! Бедняжка! Ты действительно так боишься из-за ребенка?

— Да! Да!

И Эмили, плача, открыла ему свою душу, рассказала, как была свидетельницей смерти матери в Гонсалесе и о своих страхах, с тех пор как узнала о своей беременности; о сне, в котором она и ее ребенок были мертвы. Но умолчала о зловещей роли самого Эдгара во всех этих событиях.

Эдгар слушал ее с сочувствием. Когда Эмили закончила, он тихо вздохнул.

— Господи, а я все это время думал, что ты боишься меня! — Он ласково вытер слезы с ее лица. — Эмили, послушай. Ты здоровая женщина и не умрешь. И ребенок тоже. Я этого не допущу. Ты понимаешь?

— Да, — с дрожью в голосе ответила Эмили.

Глядя в глаза любимому, она почти верила, что если Эдгар Эшленд сказал, что не позволит ей умереть, значит, так и будет.

Он прижался губами к ее волосам.

— Выбрось этих демонов из головы, любимая. И помни: я буду здесь всю ночь, чтобы держать их в узде. А теперь ты должна поспать и видеть сны такие же прекрасные, как ты сама. — Он погладил ее по щеке. — Закрой глаза.

Эмили со вздохом опустила длинные ресницы и, положив голову мужу на грудь, постепенно успокоилась.

— Позволь мне увезти тебя в путешествие, любимая, — шепнул Эдгар. — Просто расслабься и ни о чем не думай.

Она лежала в его сильных объятиях покорная и тихая. Убаюкивающим голосом Эдгар стал рассказывать ей об Англии — об уходящих вдаль холмах, о каштанах и лаврах, об утренних туманах и созвездиях в ночном небе.

Под звуки его спокойного голоса, окутанная его теплом и заботой, Эмили вскоре уснула, и ей действительно снились прекрасные сны.

А Эдгар все сидел, прижимая ее к себе; с выражением глубокой тревоги на лице смотрел он на жену и гладил залитые лунным светом волосы.

2 июля 1841 года

Яркое солнце висело посреди безоблачного неба, заливая лучами всадника, скачущего вверх по склону на гнедом коне.

Дэвид Эшленд остановил коня у крыльца, взбежал по ступенькам и приказал Дэниелю:

— Позови конюха. Скажи, чтобы как следует вычистил Коппера, сегодня утром он одолел большое расстояние.

Дэвид поспешил в столовую, и все, кто сидел за ленчем, с любопытством посмотрели на него.

— Дядя, — начал он взволнованно, — на нашей земле появились переселенцы! Их дюжины две или больше, они строят на моих холмах свои хижины и шалаши.

Эдгар Эшленд приподнял брови и улыбнулся.

— Ну, этого мы допустить не можем, правда? Что это за люди?

— Мексиканцы, пять или шесть семей, насколько я могу судить. Наверное, они поселились там во время моей последней поездки в Хьюстон.

— А ты сообщил этим людям, куда они незаконно вторглись? — спросил Эдгар.

Дэвид прикусил губу.

— Ты же не можешь ожидать от меня, дядя, чтобы я справился с ними в одиночку. Я вернулся домой за подкреплением.

— За подкреплением! — сердито вмешалась Мария. — Почему ты предположил, что эти люди — головорезы и воры, Дэвид? Они не доставят тебе хлопот, я уверена, что мексиканцев выгнали с их земель!

Все смотрели на Марию, пораженные ее внезапной вспышкой.

— Но, Мария, — запротестовал Дэвид, — это наша земля, а не их. Я не позволю им разбить лагерь на моих холмах!

Мария мрачно уставилась на свою салфетку.

— Ты планируешь в будущем устроить на этой земле ранчо, племянник, не так ли? — заметил Эдгар.

Мария резко вскинула голову, ее глаза метнули молнии в Эдгара и Дэвида.

— Земля, земля! У вас ее так много! Почему же такой шум вокруг одного холма?

— Мария, Дэвид прав, — терпеливо объяснил Эдгар. — Сегодня это холм, а завтра займут все поместье. Мы не можем игнорировать такие вещи.