Одной из причин отсутствия заметных перемен в практике тестирования интеллекта является то, что основные компании, издающие тесты старательно поддерживают статус-кво. Когда приходит время анализа ситуации, они подбирают состав экспертов так, чтобы там были представлены самые различные точки зрения. В результате комиссии не приходят к каким-либо единым выводам, и все остается на прежних местах. Какие могут быть при такой политике изменения?

Во многих работах, посвященных вынесению суждений и принятию решений, основное внимание фокусируется на совершаемых ошибках. Но люди во многих ситуациях ведут себя достаточно разумно. Тем не менее степень их рациональности может быть ограничена рядом факторов, присущих процессам решения проблем и принятия решений.

Обладатели интеллекта успеха признают существующие границы рациональности и представляют себе возможные ловушки, в которые можно угодить в процессе мышления. Их решения могут быть и интуитивными, и строго рациональными или включать элементы того и другого, но они крайне редко полагаются на те методы и стратегии, которые приводят к ошибочным суждениям.

Несмотря на все ограничения, аналитический интеллект имеет важное значение для успешного решения проблем и принятия решений – отличительных признаков интеллекта успеха. Но сам по себе – измеренный, например, традиционными тестами – он не гарантирует ни успеха в учебе, ни преуспевания в дальнейшей жизни, которое в значительной степени определяется способностью выносить правильные суждения. Аналитический интеллект является первым, но далеко не единственным компонентом интеллекта успеха.

«Алиса умна, но у нее отсутствует творческое начало».

«Джон – глубоко творческая натура, но стандартные тесты проверки интеллекта для него страшнее китайской грамоты».

Должно быть, вам не раз доводилось слышать замечания подобного рода. И не реже вам приходилось сталкиваться с утверждениями, что способности подобны выбитым на камне иероглифам – они столь же загадочны и неизменны, как и эти древние причудливые знаки.

Раз было потрачено столько времени и сил на определение умственных способностей, интеллекта, не говоря уже о его оценивании, трудно ожидать, что понятие творческих способностей окажется проще. Что значит быть творческой натурой? Можно ли оценивать творческие способности? Возможно, эти два понятия не столь уж несовместимы и может существовать такое сочетание, как творческий интеллект. Если он действительно существует, то как его определить и оценить? И, что еще более важно, как его можно развить? Чтобы ответить на эти вопросы, попробуем для начала разобраться с понятием творческих способностей.

Творчески одаренные люди подобны хорошим инвесторам. Они покупают по низкому курсу, а продают по высокому[91]. Но если инвесторы проделывают подобные вещи в мире финансовых операций, поле деятельности творческих людей – мир идей. Говоря более конкретно, они генерируют идеи, которые можно уподобить акциям, оцениваемым гораздо ниже стоимости, – фактически они не принимаются большей частью публики. Когда предлагаются такие идеи, окружающие часто считают их непонятными, непродуктивными и даже глупыми. В результате их, как правило, отвергают, а на авторов смотрят с подозрением – иногда они даже становятся предметом пренебрежения и насмешек.

Творческие идеи уже по своему определению являются и новыми, и ценными. Почему же тогда их отвергают? Потому, что творческие натуры бросают вызов толпе и ущемляют интересы тех власть имущих, которым выгодно сохранение сложившейся ситуации. Представители большинства отвергают творческие новации вовсе не злонамеренно и даже не целенаправленно. Они просто не понимают – а часто и не хотят понимать, – что творческое мышление представляет собой достойную, если не лучшую, альтернативу их подходам. Для пассивного большинства творческие люди являются по своей природе оппозиционерами и вызывают раздражение, а иногда и открытую неприязнь.

Обладатели интеллекта успеха покупают по низкому курсу и продают по высокому. Они бросают вызов толпе и в конечном итоге становятся ее лидерами.

Свидетельств тому, что творческие идеи поначалу отвергаются, более чем достаточно[92]. Первые рецензии на великие произведения литературы и искусства часто были отрицательными. Возьмем, например, следующую цитату из «The New Yorker»: «Тяжеловесные и часто неудобочитаемые… нагромождения сомнительных претензий». Это из рецензии на роман Тони Моррисона «Дитя дегтя», который сейчас широко признан как одно из лучших произведений американской прозы. А вот еще одна цитата: «Чрезмерно автобиографично и… поскольку написано от лица девочки, одолеваемой приступами душевной болезни, производит неприятное впечатление». Это отрывок из опубликованной в «Atlantic Monthly» рецензии на роман Сильвии Плат «Дрожь колокольчика», тоже признанный классическим. Рецензенты не смогли увидеть в этих замечательных произведениях того, что мы называем творческим даром.

Некоторые из величайших научных работ были отклонены целым рядом журналов, пока наконец не были опубликованы и признаны классическими. Например, выдающийся биопсихолог Джон Гарсиа был подвергнут уничтожающей критике, когда впервые предположил, что классическое кондиционирование может быть получено в течение одной-единственной попытки обучения[93].

В 1769 году сэр Ричард Аркрайт запатентовал прядильную машину периодического действия для производства нити из хлопка. Это изобретение было встречено в штыки людьми, которые зарабатывали на хлеб тем, что пряли и ткали вручную. Они жгли фабрики Аркрайта и бойкотировали его продукцию. Примерно в то же время Эдмунд Картрайт изобрел механический ткацкий станок, и его фабрики постигла аналогичная печальная участь. В девятнадцатом столетии венгерский акушер Игнац Земмельвайс предположил, что медицинский персонал, не моя руки перед операциями, может заражать своих пациентов. Не принятая еще в то время модель возбуждения болезней микробами показалась ему достаточно разумной и подтверждалась фактами: когда Земмельвайс стал использовать у себя в больнице дезинфицирующее средство на основе хлора, количество случаев родильной горячки резко пошло на убыль. Однако коллеги-медики высмеяли его идеи и начинания, и в конце концов Земмельвайс сошел с ума.

К моменту окончания аспирантуры я разработал новую теорию интеллекта, полагая, что она позволит наконец-таки сломать те барьеры, которые удерживали наши представления об интеллекте в жестких рамках, основанных на традиционных IQ-тестах. Одними из первых меня соблаговолили выслушать в Службе образовательного тестирования – компании, где выпускаются многие стандартизованные тесты, например SAT, GRE и LSAT. Я наивно полагал, что людям будет интересно познакомиться с моей точкой зрения на интеллект. Но реакция была совсем иной: «Да как осмелился этот двадцатипятилетний нахал рассказывать нам, что такое интеллект? Да его еще на свете не было, когда мы этим занимались, а он вздумал нас учить!» Короче говоря, не могу сказать, что встреча прошла в теплой и дружественной обстановке. Однако дело было не в достоинствах или недостатках моей теории. Просто, когда люди заинтересованы в определенных идеях, не говоря уже о том, что они вложили в них миллионы долларов, они без энтузиазма воспринимают альтернативные предложения.