— Не лезет, сука! — заорал Энди, возясь с пистолетом.

Я встал, внезапно похолодев. Я не чувствовал страха, когда смотрел, как он стреляет из дробовика. Тогда у меня и в мыслях не было его бояться. Теперь такая мысль появилась. Я не был уверен, что поступаю правильно, но встал и подошел к нему как раз в тот момент, когда он наконец сумел вставить обойму на место.

— Слушай, Энди, — сказал я, — погоди, старина…

Он взглянул на меня так, будто видел в первый раз.

Его лицо было красным, в пятнах и мокрым от слез.

— Только сунься, Колли, сучара, мудло долбаное, ты-то меня тоже предал, забыл, что ли?

— Тихо, тихо, — сказал я, выставляя вперед руки и пятясь.

Энди врезался в дверь, она распахнулась, а он чуть ли не вывалился на площадку. Я последовал за ним вниз по лестнице, слушая его ругань и крики; в прихожей он попробовал натянуть на себя куртку, но не смог просунуть в рукав руку с пистолетом. Он с такой силой распахнул входную дверь, что в ней от удара о стопор разлетелось стекло. Я окосело озирался — нет ли поблизости мистера и миссис Гулд, но их нигде не было видно. Энди основанием ладони шарахнул по створке входной двери и вывалился в ночь.

Я пошел за ним; он пытался сесть в лендровер. Я стоял рядом, а он клял на чем свет стоит ключи и колотил по боковому стеклу. Пистолет он держал в зубах, чтобы обе руки были свободны, и я подумал — не выхватить ли мне его, но потом решил, что могу ненароком убить кого-нибудь из нас, а если и нет, то против Энди мне не устоять и он все равно отберет у меня оружие.

— Слушай, Энди, — сказал я, стараясь говорить как можно спокойней. — Прекрати, глупости все это. Прекрати. Не сходи с ума, старина. Ну, убьешь ты этого мудилу доктора, но это же не вернет Клер…

— Заткнись! — завопил Энди. Он швырнул ключи на землю, схватил меня за шиворот и впечатал в боковину машины. — Заткнись, в жопу, тебе говорю! Я, блядь, и без тебя знаю, что ее ничто уже не вернет! Знаю я это! — Он ударил меня головой о боковое окно лендровера. — Я просто хочу, чтобы на одного некомпетентного мудака в этом мире стало меньше!

— Но… — сказал я.

— Пошел в жопу!

Он ударил меня пистолетом в лицо — неопасный, скользящий удар, в котором было больше безадресного гнева, чем целенаправленной злости; я и упал соответственно — скорее из ощущения, что лучше мне упасть, а не из-за того, что этот удар сбил меня с ног. Хотя было все же больно. Я лежал на гравии лицом вверх. Только тут я понял, что идет дождь.

Уж не пристрелит ли он меня, подумал я, словно о ком-то постороннем. Энди ударил плашмя пистолетом по лендроверу и пнул ногой дверцу.

— Господи! — взвыл он и снова пнул дверцу. — Господи!

Мне стало сыро. Я чувствовал, как вода просачивается сквозь мой джемпер и у меня намокает спина.

Энди наклонился и, прищурившись, взглянул на меня:

— Ты жив?

— Да, — устало ответил я.

Он щелкнул чем-то на пистолете и сунул его сзади за пояс своих джинсов, затем протянул мне руку. Наши ладони сплелись. Я вспомнил, как Энди и Уильям балансировали на скамейке под старинной моделью аппарата на воздушной подушке.

Он поднял меня.

— Извини, я тебя ударил, — сказал он.

— Извини, я вел себя как идиот.

— Господи ты боже мой…

Он уткнулся головой в мое плечо, тяжело дыша оттого, что сдерживал слезы. Я погладил его по голове.

Все еще думаю.

Мы с Ивонной летом в Саут-Квинсферри пару лет назад по другую сторону дороги от гостиницы «Хоуис» у лодочного спуска под высокими каменными быками железнодорожного моста; перед нами сверкает река в милю шириной, люди прогуливаются по набережной и пристани, из закусочной рядом с навесом спасательной станции доносится запах жареного лука. Мы здесь, чтобы посмотреть, как Уильям будет укрощать свой новый гидроцикл. Процесс, похоже, состоит в основном из посадки в седло, мощного рывка вперед, попытки заложить слишком крутой вираж и падения, сопровождаемого фонтаном брызг. Затем на поверхности появляется его крупная светловолосая голова, отряхивается и движется рывками по воде — он вновь устремился к своей игрушке. В этой части реки шныряли еще три гидроцикла и несколько воднолыжников на катерах с мощными моторами — стоял жуткий шум, но мы все равно слышали смех Уильяма; парень явно считал, что купить себе жуть какую дорогую ляльку и потом только тем и заниматься, что постоянно бултыхаться с нее в воду, — это обалденно остроумная затея.

— А эти штуки вообще-то зачем? — спросил я.

— Какие? Гидроциклы? — переспрашивает Ивонна, прислоняется к опоре моста и начинает гонять кубики льда в своем стакане с фруктовым соком. — Для забавы.

Она смотрела, как Уильям закладывает вираж, чуть не врезается в другой гидроцикл, вспахивает бурун, оставленный катером с воднолыжником, из-за чего, пополнив репертуар падений новым типом — сальто через руль гидроцикла, — падает в воду на спину, подняв целый столб брызг. Его смех был слышен даже за ревом моторов. Он помахал нам, давая знать, что с ним все в порядке, а потом, не переставая смеяться, поплыл к гидроциклу. Ивонна надела солнцезащитные очки.

— Для забавы, вот они для чего, — повторила она.

— Для забавы, значит, — покивал я.

Уильям продолжал смеяться. Я наблюдал за Ивонной, которая наблюдала за ним. Оседлав свой гидроцикл, он опять помахал нам. Она помахала ему в ответ. На мой взгляд, без всякого энтузиазма.

Ивонна в шортах и футболке выглядела стройной и мускулистой. Она чуть изогнулась, прислоняясь к стене, и от этого ее грудь приподнялась. Мы с ней любовники уже около года. Когда Уильям снова запустил двигатель своего гидроцикла, она едва заметно покачала головой. Я прислонился к опоре рядом с ней.

— Ты никогда не думала уйти от него? — тихо спросил я.

Она выдержала паузу, опустила на нос очки и взглянула на меня поверх их.

— Нет? — сказала она.

В ее голосе прозвучал вопрос; так она спрашивала, почему я спросил об этом.

Я пожал плечами:

— Так просто.

Она дождалась, когда мимо пройдет семейство, поглощавшее мороженое, затем сказала:

— Камерон, я не собираюсь расставаться с Уильямом.

Я снова пожал плечами, жалея, что спросил ее об этом.

— Не знаю, так вдруг взбрендилось.

— Так разбрендись. — Она посмотрела в сторону Уильяма, который каким-то чудом все еще держался на своем гидроцикле, подпрыгивающем на волнах. Она протянула руку и дотронулась до меня. — Камерон, — сказала она, и в ее голосе послышалась нежность, — ты вносишь в мою жизнь остроту, ты делаешь для меня то, что Уильяму и в голову не может прийти. Но он мой муж, и даже если мы время от времени и сбиваемся с пути истинного, все равно навсегда останемся вместе. — Она прищурилась и добавила: — Скорее всего. — Она снова посмотрела на него — на сей раз он заложил вираж не так круто и удержался в седле. — Я хочу сказать, что, если он когда-нибудь одарит меня СПИДом, я сделаю ему колумбийский галстук…