В своих воспоминаниях, на странице 19, Савинков пишет, что по поручению Керенского должен был просить Корнилова только о переводе правления Лиги офицеров из Ставки[125]. Но дальше, на странице 21, у него самого вырывается вдруг такая фраза: «Просьбу эту ген. Корнилов уважил без возражений, прибавив, что если в Ставке есть заговорщики, то он арестует их своею властью». Слова самого Верховного Главнокомандующего, что он арестует «своею властью», наводят на мысль, что в разговоре с ним Савинкова шла речь об аресте и по инициативе какой-то другой власти. Но для меня эта фраза не представляет загадки, так как более точное сообщение Гончарова, как увидим ниже, подтвердилось тогда же совсем иным и случайным путем.

— Но как же, — спрашиваю я Гончарова, — они могут это проделать в Ставке? Какими силами?

— Вопрос уже обсуждался, — через могилевский Совет солдатских и рабочих депутатов.

Только этого не хватало! Разводить из Петрограда междоусобие в Ставке!

Решение мое принято немедленно: еду в Могилев, предупрежу Лигу, буду просить Корнилова заявить протест Армии на арест Великого Князя. Наконец, узнаю, где же мой Штаб

Кавказской Туземной конной дивизии. Только надо очень торопиться, чтобы поспеть вовремя.

Как раз накануне Половцов просил меня устроить ему на сегодня два места в поезде: он едет в Ставку выяснить вопрос о своем назначении.

Звоню Половцову:

— Уступи мне одно место.

— С удовольствием.

В Генеральном штабе беру отпуск на три дня; оттуда спешу к себе в гостиницу «Астория». Спускаюсь с саквояжем и в вестибюле как раз попадаю на генерала Васильковского.

— Давайте подвезу, — любезно останавливает он меня.

— Вот спасибо.

Садимся в автомобиль.

Васильковский: Куда ехать?

Я: На Царскосельский вокзал.

Васильковский поворачивается вполоборота. Он застыл:

— Как, в Ставку?

— Да.

Едем.

— Мне как раз надо на этот вокзал — провожать Савинкова, — начинает Васильковский. — Вы, конечно, увидите Корнилова. Будьте добры, объясните ему положение, все те условия, в которые меня зажали. Скажите ему, что я ухожу из Главнокомандующих, ухожу вон — куда глаза глядят.

Я: С удовольствием.

Васильковский: Теперь дальше. Известно ли вам, что с этим поездом едут в Могилев Савинков и Миронов? Знаете ли вы, для чего они едут? Так я вам скажу: они едут арестовывать Лигу офицеров.

— Вот как! — подаю я реплику, улыбаясь.

Васильковский: Нет, подождите. Я говорю серьезно. Я вас прошу — как только попадете в Могилев, немедленно предупредите Лигу. Ведь это же скандал на весь фронт!

Я: Непременно. А теперь тоже по душам. Ответьте мне на один вопрос. Кругом говорят о каких-то заговорах Корнилова. Правда ли это?

Васильковский: Сам я ни секунды не верю. Но Временное правительство уверяет, что заговор действительно существует и что будто у него на этот предмет самые точные сведения.

Автомобиль останавливается.

На перроне встречаю Половцова, товарища военного министра князя Туманова, товарища морского министра Лебедева. Последний тоже едет с нами.

Поезд отходит. Половцов сообщает мне о своем разговоре с князем Тумановым.

— Керенский спрашивает: куда ты провалился? Он ничего не может понять, что происходит в контрразведке. Они с ним решили объединить все контрразведки, создать одну новую организацию по всей России и поручить ее тебе с особыми правами.

— Как?! — привскакиваю я на диване.

— Да ты не кипятись. Я уже за тебя ответил, что ты только и мечтаешь вернуться в дивизию и никуда не пойдешь.

Делюсь с Половцовым моими сведениями. Меня больше всего заботит, как обогнать Савинкова и Миронова, находясь с ними в одном поезде. Их, конечно, будут встречать в Ставке казенные автомобили.

Половцов развивает подробности нашей скачки:

— Стоит ли ломать себе над этим голову! Ты примени старый туземный способ — бери первый попавшийся автомобиль и дай шоферу четвертной билет.

На одной из промежуточных станций садимся пить чай: с одной стороны мы с Половцовым, а с другой Савинков и Миронов.

— Как, и вы едете? — смотрит на меня подозрительно Миронов.

Я: Уж если кому удивляться, так это скорее мне, что вы нашли время уехать из Петрограда.

На другой день на вокзале в Могилеве, не ожидая остановки поезда, проношусь на крыльцо вокзала, влезаю в первый попавшийся большой лимузин, даю озадаченному шоферу 50 руб. и говорю: «К генерал-квартирмейстеру. Если поедете скоро, то успеете вернуться».

Шофер сразу усваивает все аргументы. Не сомневаюсь, что он успел вернуться, так как дома и столбы мелькали в окнах, а на поворотах нас подбрасывало и качало, как по волнам океана.

Генерал-квартирмейстер генерал Плющевский-Плющик — близкий человек. Он коренной офицер, одной со мной бригады. Но идти к нему, а тем более сразу к Корнилову не хочу, так как рискую, что оба заняты, и потеряю время. Зато там же старый друг, полковник Мика Тихобразов. Вот этого захвачу сразу, без промаха. Ему и объяснять нечего, откуда и как приехал. Поймет с первого слова.

— Ну, Мика, предупреждай, кого следует, — открываю дверь к нему в бюро. — Сейчас приехали Савинков и Миронов. Имеют задание арестовать Лигу офицеров. Остальное потом.

Тихобразов исчезает.

Не проходит и четверти часа, как он возвращается уже не один, а с секретарем Лиги капитаном Генерального штаба Роженко.

— Все уже предупреждены до наших людей в могилевском Совете включительно.

Теперь встреча везде подготовлена; аресты, конечно, сорвутся. Идем к Плющевскому-Плющик. Выполнить свою миссию Миронову он не допустит. О «заговоре» его офицеров горячо возмущен пущенными слухами. Эти офицеры ему слишком близки, и никакого заговора нет.

Узнаю, что Кавказская Туземная конная дивизия развертывается в корпус. Поэтому Гатовский решил остаться. Плющевский-Плющик предлагает мне Штаб 1-й дивизии этого корпуса. Половцов советует отказаться: «Ты не знаешь Гатовского. Он везде вас подведет».

Я отказываюсь. Иду к личному адъютанту Верховного Главнокомандующего, штабс-ротмистру Корнилову; прошу его доложить Корнилову, что, попав в Ставку случайно, я хотел бы к нему явиться.

— Конечно, он пожелает вас видеть. Приходите прямо завтра утром. Я ему доложу, — отвечает адъютант.

Всю ночь напролет провожу у Тихобразова. Он пригласил еще кое-кого из офицеров. Наговорились на все лады: все свои люди, откровенно, без свидетелей. Никакого заговора я не видел. Просто мои старые знакомые возмущались петроградским хаосом — никак не больше.