— Слова, слова. Я не подвергал их сомнению. Я хотел сказать…

— Ты хотел сказать, что я убил. Да, у меня был выбор: бежать, умереть или убить. Вот в чем дело. Я был вынужден. Это не политика, — теперь и он вздохнул, покачав головой. — Я не говорил, что мне нравятся эти скользкие рыбоглазые создания, — я сказал, что не вмешиваюсь в политику и не присоединяюсь к политическим группам.

Зип хлопнул по столу сильнее, чем следовало бы, на что Нотабль откликнулся тихим гортанным рычанием.

— Мы не хотим, чтобы ты присоединялся к нам против твоего желания, Ганс, и нам не нужно от тебя денег. Но у тебя есть возможность сделать большое дело для Санктуария, для твоих собратьев-илсигов, навредить захватчикам больше, чем сможет сделать любой из нас.., потому что только ты можешь проникнуть во дворец и похитить скипетр бейсы.

Ганс посмотрел на Зипа так, словно тот только что предложил ему потанцевать голышом на улице. И вздрогнул, ощутив прикосновение Камы к своему запястью. Он понял, что она умна и опасна; не из тех, кто хватает руку мужчины так, как это сделала бы обыкновенная женщина. Ганс бесстрастно посмотрел на нее, но она уже отняла свою руку.

— Ганс, лишь один человек в Санктуарии и, вероятно, во всем мире способен сделать это. Нам — Санктуарию — нужен ты, Ганс.

— А как только дело будет сделано, — возбужденно произнес Зип, — мы распустим слух, будто нам помогли изнутри, они начнут подозревать своих, и никто никогда не узнает, что это твоих рук дело.

— Верно, — согласился Ганс, — потому что Ганс не собирается делать этого. Повторяю еще раз: я не вмешиваюсь в политику.

Я очень люблю жизнь. Вы сказали мне, что этот великий замысел сделает больше, чем все остальное, и никому не придется умирать. Однако то, что вы задумали, безоговорочно требует смерти одного человека.

Бросив взгляд на Каму, Зип посмотрел на лучшего вора континента.

— Хорошо, — спросил он, стукнув по столу. — Кто должен умереть?

— Я, проклятый тупица, если буду настолько глуп, черт возьми, что попробую проникнуть во дворец, стащить у ее рыбьего величества скипетр и попытаться выбраться оттуда!

Поднявшись, Ганс оттолкнул стул и уже направился было к двери, когда уперся взглядом в глаза кота, внезапно оказавшегося в двух футах от его сапог и уставившегося на него круглыми горошинами черного мрамора посреди зеленых миндалин. Прижав уши, Нотабль издал омерзительный рык.

Такой драматический выход пошел ко всем чертям из-за какого-то кота! Вздохнув, Ганс медленно опустился на стул, дожидаясь прихода тощего помощника Ахдио.

— Гнусный проклятый кот, — пробормотал он, поднимая эмалированную кружку. — Думаю, я полюблю тебя. На, пей свое пиво.

* * *

«Меня нельзя убить оружием, применяемым в этой области бытия, дурак ты безмозглый, вор несчастный, полусмертный ничтожный…» — сказал бог Вашанка Гансу, но Ганс вонзил в бога нож, и Вашанке пришлось умереть, успев перед смертью поразить Ганса. И все же Вашанка был прав: Его нельзя убить, и он лишь навеки исчез из пространства, в котором находятся Мир Воров — Санктуарии — и Рэнке, избранный им город, и никогда не сможет вернуться сюда, потому что был убит здесь. Вот такой парадокс! А поскольку Вашанка убил Ганса, уже не существуя в этом пространстве, значит, он и не мог убить его, и возник еще один парадокс, а парадоксам, как учит бог Ильс, нет места в жизни. рот почему Ганс, прозванный Заложником Теней и Сыном Бога, остался жив и невредим. И Ильс взирал на него:

— Ты, возлюбленный сын Тени, победил бога и возвратил Меня моему народу. Могущество ранкан исчезнет теперь, ведь Вашанка был самым сильным из богов Рэнке. Империи умирают медленно, но начало этому процессу уже положено.

И добавил:

— В течение десяти оборотов солнца ты будешь иметь все, что захочешь. Все, что пожелаешь… А потом снова предстанешь пред Моим ликом, возлюбленный Ганс, и скажешь, чего желаешь.

Когда уставший вор, порождение тени, сын бога теней Шальпы (убивший бога) возвращался домой в ту ночь, он пожелал, чтобы усталость от битвы покинула его — так и случилось; усмехнувшись, он загадал другое желание, и, когда пришел домой, она с длинными ресницами и дымчато-серыми глазами была там и ждала его в постели.

Остаток ночи был великолепен — ночи великого триумфа Ганса, ночи смерти и навечного изгнания Вашанки.

А утром в гавани появились корабли. Пришли бейсибцы.

Днем Ганс пошел в порт и размышлял, наблюдая, как корабли подходят все ближе и ближе. А потом отправился в «Орлиное Гнездо», где он сражался с богом. Теперь там не было никого.

Одни развалины. И колодец. Ганс вздохнул. На дне его вот уже много-много месяцев лежали две переметные сумы, набитые серебряными монетами (было, правда, и несколько золотых), и эти деньги принадлежали ему. Без них, как это ни странно, Гансу было ни жарко ни холодно. Он оставался вором и, как обычно, обдумывал очередное дельце или вспоминал об очередной девушке и строил фантазии о тех, кого он не может и…

Но он ведь может, разве не так? Ильс поместил в его постель Эзарию, прекрасную дочь почтенного Шафралайна. Ночь была чудесной, она прошла, настало утро, и не случилось ничего дурного. Он вздрогнул, подумав о том, что богиня любви Эши тоже делила с ним ложе. А ведь Она каким-то образом связана с Мигнариал, дочерью Лунного Цветка.., настойчиво предлагавшей Гансу держаться подальше от нее. Да, он желал ее, но с тех.., о, с тех пор так много воды утекло!

В задумчивости Ганс пешком пошел в город, на ходу строя планы. По пути ему представился случай еще раз испытать свои новые возможности, когда к нему пристал здоровенный верзила.

Ганс приготовился было к схватке, но тут пожелал, чтобы тип заснул и оставил его в покое. И увидел, как верзила вдруг зевнул и свалился, словно отпущенная занавеска. Ганс довольно долго исследовал обмякшее тело. Жив, определенно жив. Просто уснул, Вот так-так.

— Вот это да — у меня десять дней (или месяцев? ведь не лет же?) этого! Все, что пожелаю!

В возбуждении он говорил вслух, все громче и громче, сделал танцующей походкой несколько шагов и радостно вступил в город, с тысячью фантастических проектов, роившихся в голове.

Найдя свою любимую предсказательницу Лунный Цветок, он ошеломил женщину тем, что стал тискать и обнимать ее, пожелав, чтобы количество монет в той ложбинке, которую она называла дарохранительницей, удвоилось и они были бы по большей части золотыми с небольшой примесью серебра. Услышав звон, Ганс с радостью отметил недоумение на лице гадалки и некоторое неудобство, вызванное тем, что временное хранилище, расположенное между двумя подушками грудей, неожиданно стало вдвое тяжелее.

Смеясь, Ганс ушел. Так он и ходил, улыбаясь, по городу, а встречные недоумевали, чему это он так рад, когда все буквально шарахались в стороны друг от друга — ведь в порту появился флот захватчиков! Ганс же походил на ребенка с новой замечательной игрушкой, самой лучшей из всех. Пройдя квартал, он увидел красивую женщину и пожелал, чтобы она отдалась ему, после чего та тут же посмотрела на него, подошла, позвякивая украшениями, хихикая, покачивая бедрами и сверкая зубами.