Узнать, кто конкретно протащил на судно контрабанду, было невозможно. Потому что каждый протащил — но все по мелочи, а кто-то — по-крупному! Но даже он не знал, что он протащил!..

В трюме, на глубине двух метров, если мерить от палубы, утопленный в насыпной груз, стоял ящик. Картонный. Перехваченный капроновыми обручами. Обмотанный несколькими слоями звукоизолирующего материала. С холодильником внутри. Немаленьким. Двухкамерным.

В холодильнике был человек.

Тоже не крохотный.

Живой.

Пока…

Нет, задохнуться он не мог, потому что внутрь холодильника была воткнута трубка, через которую поступал свежий воздух. Таково было условие отправителя груза.

И получателя. В одном лице. Хотя и с разными лицами.

Холодильник был хоть большой — но тесный. Без всяких удобств — без душа, гальюна, кухни и бара.

Но его постояльцу все эти роскошества были ни к чему — ему и так было хорошо. Он спал. Неправедным сном. И должен был проспать еще двое суток. Как раз до прихода в порт приписки.

Но даже когда он спал — он мучился от морской болезни. Потому что его качало.

Вверх-вниз-вверх-вниз-вверх-вниз!..

И мутило. Сильно!

Отчего несчастный стонал. Во сне!

Спал — и стонал!

— М-м!.. Ох!.. М-м!.. Ох!..

И хоть стонал он в закрытом холодильнике, обмотанном в несколько слоев звукоизоляционным материалом и зарытом в сыпучий груз, его все равно было слышно!

Отчего к боцману явился палубный матрос.

— Слышь, боцман, там в трюме какие-то звуки.

— Какие?

— Навроде мычания. Будто мычит кто. Или воет. Или рычит. Жуть.

Может, это привидение?

Вообще-то моряки — ребята суеверные, во всякую мистику верят — в Летучих Голландцев, в огни Святого Эльма, в крыс, бегущих с корабля. Но на этот раз матрос точно что-то слышал.

И боцман догадывался, что.

Потому что понял, с чем связался.

И дал себе зарок — что в последний раз!..

— Иди — проспись! — шуганул боцман матроса. — Салага! Все тебе что-то мерещится!

А сам пошел послушать.

Точно — воет! Похоже, эти паразиты набили ящик ворованными породистыми собаками! Или макаками.

Или еще чем! Кабы в другую сторону плыли, в Германию, он бы заподозрил, что это воют русские проститутки. Или вьетнамцы — которых в такую коробку человек двадцать набить можно. Но они плыли в Россию где эмигрантам делать было нечего! Ну не немцы же туда без виз в ящике пробираются!

Значит — собаки.

Или — макаки…

Но это были не собаки — это был полковник Городец!

Который выл, как целая стая макак!

— М-м!.. Ох!.. М-м!.. — доносились глухие стенания из-под палубы, будто там черти кого на масле жарили.

Лучше бы они жарили, чем качали!

— М-м!.. Ох!..

Ну ничего — двое суток не вся жизнь — как-нибудь перетерпит! В смысле — перебьется!

Точно — макаки! — окончательно решил боцман…

Но чем бы они тот ящик не набили, лучше побыстрее доставить его на место, чтобы избавиться от опасного груза и получить остаток денег. Немаленьких!

В конце концов, даже если ящик найдут — он ничем не рискует, потому никто не сможет доказать, чей это груз!

И корабль — плыл…

Или, если сказать по-морскому, — судно шло. В порт приписки. В Калининград. До которого осталось всего-то двести миль…

Осмотр судов пограничниками и таможенниками — дело ответственное. Судно с закрытой границей встает на внешний рейд. К нему подваливает катер. Воет сирена. С судна сбрасывают сходни. По которым на борт ловко карабкается пограничная стража. По судовой трансляции звучит:

— Команде разойтись по своим каютам. Никому не выходить, приготовиться к пограничному и таможенному контролю.

После чего начинается осмотр судна!

Пограничники и таможенники идут в кают-компанию, где кок тащит на стол фирменный пирог. И фирменное спиртное. И ставит какую-нибудь расслабляющую музычку.

Пограничники с таможенниками сидят на диванах, пьют, едят и смотрят видюшник, послав на проверку документов и осмотр помещений каких-нибудь, каким за стол садиться пока еще рано, нижних чинов.

А сами строго спрашивают:

— Контрабанду — оружие, драгоценности, наркотики — везем?

— Нет! — отвечает капитан. И смотрит честными глазами. — Только немного незадекларированной валюты.

— Сколько?! — настораживаются таможенники.

— Точно не помню. Вот — сами посчитайте, — винится капитан, протягивая конверт.

Таможенники пересчитывают незадекларированные доллары.

— А что так мало? — спрашивают они.

— Рейс короткий.

В это время нижние чины проверяют документы команды и ходят по палубам с зеркальцем. Одним-единственным. И тоже спрашивают, не менее грозно, чем их старшие товарищи:

— Контрабанда есть — шнапс, сигареты, джинсы?

— Сигареты. Два блока.

— Давай!..

И — все. И досмотр закончен. Граница открыта!

А говорят, чтобы судно осмотреть — недели мало будет. Какой недели — пятнадцать минут, и все в порядке!

А насчет того, что кто там воет в трюме, это никому не интересно. Эти свои байки пусть моряки слабонервным дамочкам травят, чтобы побольше жути нагнать!..

Подняты сходни.

— Машина?.. Малый вперед…

Под разгрузку…

Открыли трюм.

Опустили стрелу.

Включили лебедку.

Потянули…

Вот он ящик — целехонек!

А из соседнего трюма какая-то зараза в это время кран-балкой мотоцикл тащит. Ладно хоть не «Мерседес»…

Опустили.

Поставили ящик в подогнанную «Газель».

Поехали…

И всех делов!..

Вот уж не думал полковник Городец, что когда-нибудь на Родину вернется.

В холодильнике! Как какой-нибудь мороженый окорочок!

А вишь как вышло — вернулся!

Пали оковы с коробки. Раскрылся картон. Распахнулась дверца холодильника.

— Ну — здравствуй, что ли, Родина! — мрачно пошутил полковник Городец. — Принимай своего блудного сына!