провожатого, на него она и сделала ставку. Элена старательно разглядывала обстановку: это место напоминало помещение, в которых фермеры испытывают быков на пригодность к корриде. Но тут на арену вышел он, и все остальное исчезло.

Лукас, ее сын.

На нем были красные шорты, он дефилировал по периметру сцены, подняв руки над головой, как победитель. Наверное, зрители ему аплодировали. Элена этого не знала, не слышала. Она пыталась разглядеть в нем черты маленького мальчика, которого потеряла на Пласа-Майор. Где ее сын? Ей так хотелось верить, что он здесь, под кожей этого мускулистого парня, невысокого, но крепко сбитого. Он смеялся и корчил рожи зрителям, скрывавшимся в темноте. Он чувствовал себя героем. На его теле и лице виднелись шрамы, но их было не так много. На левом ухе не хватало мочки. Он остановился напротив ее ложи. Он и до этого несколько раз останавливался, но сейчас у Элены захолонуло сердце: неужели он ее увидел? Неужели узнал? Существует ли невидимая нить, соединяющая сына и мать? Может ли он знать о ее присутствии? Не переставая улыбаться, Лукас пристально всматривался в ее ложу. На долю секунды она увидела, как его лицо озарили живость и азарт, в точности как много лет назад, когда он раскладывал марки, купленные на площади отцом, или когда пил в кондитерской шоколад, или когда просыпался после дневного сна и видел, что на краю его кровати сидит она, его мама, и смотрит на него любящим взглядом. У человека на арене были те же глаза, но в то же время совсем другие. Словно мертвые.

Каин издал победный клич и продолжил свое шествие. Теперь Элена слышала остальных зрителей, криками и аплодисментами приветствовавших этот спектакль. Она не сдержала слез: неотвратимость драки возбуждала в ее сыне не страх, а воодушевление и гордость.

Обойдя весь периметр, Лукас направился в центр арены, ближе к двери клетки. Здесь его поджидал противник, парень в зеленых шортах. Он был чуть выше Лукаса, но не такой крепкий. Элена с удивлением заметила, что он казался хорошим мальчиком, скромным, воспитанным, не таким вызывающе наглым, как ее сын. Будь она беспристрастным зрителем, инспектор пожелала бы победы Хонаю. Но Лукас был ее ребенком, и единственное, чего она хотела, — чтобы ничего этого не произошло, чтобы не было ни победителей, ни побежденных.

— Бой начинается, оба рестлера уже не раз выходили на эту арену и одерживали победы. Сегодня в живых останется только один из них. Вы знаете, — обратился Димас к соперникам, — разрешается все: бить кулаками и ногами, бить ниже пояса, кусаться… Начали!

Когда Димас вышел из клетки и из круга света, в котором остались только рестлеры, Элена почувствовала, что больше не может на это смотреть. Несколько долгих секунд, возможно полминуты, Хонай и Лукас разглядывали друг друга, ходили по кругу не атакуя. На лице Хоная читался страх, на лице Лукаса плясала улыбка.

Вопреки всем ожиданиям, первым на соперника бросился Хонай. Удар обещал быть сокрушительным, но Лукас элегантно от него увернулся. Несмотря на энергичные выпады, рестлеры еще ни разу не прикоснулись друг к другу. Каждый прощупывал соперника, наступая, отступая, кружа на месте. И так до тех пор, пока Лукас не ударил Хоная ногой в бедро, заставив его вскрикнуть и отлететь назад. Элена впервые услышала голос канарца:

— Убью!

Лукас снова атаковал его, теперь уже решительнее, но Хонай ответил ударом в голову, сбившим Лукаса с ног. Элена видела, как сын кубарем откатился назад.

Бой на секунду прекратился. Элена поняла, что он будет длиннее и мучительнее, чем она себе представляла. В течение следующих нескольких минут соперники с небольшими паузами наносили друг другу жестокие удары. А затем разразилась буря.

Инициативу снова захватил Хонай, на этот раз он ударил Лукаса ногой в ребро; тот пошатнулся. Затем удары кулаками и ногами посыпались градом; рестлеры сцепились и продолжали избивать друг друга, катаясь по земле. В какой-то момент Лукас оказался сверху и принялся бешено колотить соперника кулаком в лицо. Однако у Хоная нашлось чем ответить: он обхватил Лукаса ногами за шею и дернул с такой силой, что тот перевернулся и ударился затылком об пол.

Оба вскочили на ноги, но Лукас казался оглушенным и обессиленным, и Хонай приготовился его добить. Он сгреб соперника в охапку, собираясь еще раз ударить его головой об пол. Элена вскрикнула, и не она одна: крики доносились со всех сторон, но то были крики возбуждения и азарта, и лишь в ее крике звучало отчаяние. Неужели она столько лет искала сына лишь для того, чтобы увидеть, как его убивают, и не иметь возможности ему помочь? Она посмотрела вниз, на пятно света от прожектора. Примерно пять метров. Если прыгнуть…

Но пока она прикидывала, как лучше прыгать, крики усилились. Она посмотрела на арену и увидела, что на лице Лукаса играет прежняя улыбка: он только прикидывался ослабевшим, чтобы обмануть Хоная, и теперь держал соперника за горло.

Каким бы невыносимым ни было ожидание скорой гибели сына, видеть, как он улыбается, пока Хонай слабеет и обмякает в его руках, оказалось еще ужаснее. Парень умирал, и ничто не могло помешать Лукасу довести дело до конца. Оглушительный крик Элены прорезал молчание зрителей, приготовившихся увидеть убийство, — то, ради чего они и собрались здесь.

— Нет, сын! Остановись, Лукас!

Лукас удивленно обернулся, выпустив из рук Хоная, и тот рухнул на пол. Элена снова закричала:

— Не убивай его!

В клетку вбежал Димас. Лукас указал туда, откуда донесся голос, натравив садиста на собственную мать. Димас побежал к выходу. Но Лукас остался. Он помог Хонаю встать на ноги, как будто между ними не было никакой вражды, хотя еще минуту назад они пытались убить друг друга.

Элена знала, что сейчас за ней придут. Теперь действительно настала пора прыгать. И она прыгнула, приземлилась, перевернувшись через голову, и побежала к выходу в противоположном конце арены. Лукас из клетки наблюдал за тем, как она пробежала мимо, и Элена не