Это платье я шила сама. – Ингрид увидела в глазах девушки изумление, которое почти моментально сменилось одобрением, и улыбнулась. – Здесь так не принято?

– Ну что вы. Я знаю, что на севере все дамы шьют сами. Мне очень нравится! Просто восхитительно.

– Ну, наверное, стоит признаться, что в мелочах мне помогали.

– Всё равно… Как вам креветки?

– Повар явно мастер своего дела. Вкусно. Да и остальные блюда…

– Советую вам попробовать всё. Вы же ещё не были при дворе, верно?

– Да. Первый раз.

– Восхитительно! Великолепно! Вам понравится. Только следите за тем, кто приглашает вас танцевать. Вы красивы, знатны, так что у вас не будет недостатка в кавалерах. Принято быть разборчивой.

– Да, я знаю, не более двух танцев с одним кавалером, если я не собираюсь за него замуж.

– Да? – изумилась Вандера. – С чего вы взяли?

– У меня на родине так принято.

Дочь графа Ойновельского слушала ее с глубочайшим интересом.

– Вы расскажете мне о своем мире? Я сгораю от любопытства.

Сперва Ингрид долго рассказывала о Терре – она уже привыкла к подобным вопросам и больше не терялась, не размышляла несколько минут на тему, с чего же начинать. Рассказ был уже привычным, она вносила в него небольшие изменения для того, чтоб самой не соскучиться. Потом Вандера с удовольствием стала рассказывать об Ойно́веле, где родилась и выросла, о небольшом южном графстве, главное богатство которого составляли виноградники. Девушка рассказывала о сборе урожая, когда все от мала до велика выходили на виноградники, и деревни пустели, потому что у трудяг не было никакого резона делать длинные концы, тащиться обратно в деревню, чтоб утром опять плестись на работу. В Ойновеле был прекрасный климат, и осенью сборщики спали прямо на земле. А потом собранный виноград давили или сушили – примерно в равных частях – и успешно торговали вином и изюмом.

Но Вандера жаловалась, что в последнее время доходы заметно упали, слишком много денег ушло на снаряжение флота, который разбили практически наголову, а чтоб выплатить отступного, пришлось залезть в долги…

– Ваш отец с кем-то воевал?

– Да, довольно давно. Меня тогда ещё не было на свете, а Хлодар только родился. Отец воевал с графом Варнским. Тогда землевладельцы часто затевали войны между собой, потому что император не мог всё это прекратить, у него были более важные дела.

– Что может быть важнее усобицы?

Вандера с недоумением пожала плечами.

– Не совсем понимаю, о чём вы. Лорды всегда ссорились и будут ссориться. Правда, теперь отношения чаще выясняются в поединках, а если и бывают столкновения, то небольшие. Император запрещает войны.

– И он прав.

– Ну, не знаю, мне кажется, даже императору не следует лезть в дела высших лордов, – понизив голос, с раздражением ответила девушка, и в её устах эта фраза прозвучала комично. Ингрид легко догадалась, что она просто повторяет чужие слова, возможно, своего брата или отца.

– Усобица подрывает силы страны, так что прямая обязанность императора, который печётся о государстве и её силе, запрещать усобицу. Но, мне кажется, это не самая приятная тема для беседы, – поспешила сказать она, заметив недоумение в глазах собеседницы.

– Да, конечно, – Вандера кивнула с готовностью.

Как она рассказала, дела их семьи шли не самым лучшим образом, пока брат Вандеры не вошёл в возраст мужчины и не начал ходить в походы. Это быстро поправило финансовое положение. А ещё Ингрид узнала, что у Вандеры было ещё семь сестёр и три брата, но ни один из них не выжил, все умирали в младенчестве. Ингрид искренне посочувствовала и задумалась о том, как повезло её приёмной матери, родившей восемь раз и вырастившей всех. А то, что один из сыновей погиб… Судьба.

Потом к Вандере подошли её подруги, она познакомила их с Ингрид, и началась обычная женская болтовня о платьях, лентах, отделках и фасонах. Дочь Сорглана кое-что порассказала о том, что носили на Терре, в частности о мини-юбках, которые открывали ноги практически по всей длине, и не смогла ответить на ошеломлённый вопрос, зачем же они такие нужны. Только и смогла ляпнуть, что есть же ещё кое-что кроме ног. Услышав, девушки все как одна зарумянились.

Объявили танцы, и музыканты, расположившиеся на небольшом балкончике, прикрытом от взглядов ажурным деревянным экраном, принялись наигрывать что-то мелодичное и сдержанно-громкое. Музыка была столь неназойлива, что можно было разобрать аккомпанирующий ей шелест шелков и плотного бархата, а также звон старинных украшений.

Едва зазвучала музыка, к Ингрид быстрым шагом подошёл Канут и предложил руку – он всего на пару шагов опередил Хлодара, направлявшегося к дочери Сорглана с тем же намерением.

Ингрид подала брату руку и, старательно повторяя выученные движения в такт мелодии, негромко спросила:

– Сколько раз за вечер я могу станцевать с тобой, не давая повода к сплетням?

– Сколько хочешь. Другое дело, что с братьями обычно танцуют те девушки, которых не приглашают кавалеры. Но ты можешь сделать вид, что стесняешься.

– Если ты думаешь, что мой вечер принадлежит тебе, – несколько суховато ответила Ингрид, – то ты ошибаешься. Просто я собираюсь танцевать с тобой в случае, когда не буду уверена в том, что точно знаю танец.

– Всегда пожалуйста.

– А почему бы тебе не поискать здесь девушку, которая тебе понравится? – Ингрид постаралась улыбнуться как можно непринуждённей. – Мама была бы в восторге, если б ты на ком-нибудь женился.

Канут ответил спокойным серьёзным взглядом.

– Я ни на ком не женюсь.

– Почему?

– Потому что.

– Не зарекайся, – предостерегла она. – Может, ты рано или поздно пожалеешь мать. Брак же бывает не только по любви.

– Что ж, возможно.

Канут подхватил сестру и закрутил её уверенно, следуя не другим парам, а лишь своим ощущениям; Ингрид покорно приняла его главенство. Она не особо-то наслаждалась танцем, потому что больше всего боялась поступить как-нибудь не так, и больше следила за движениями других танцующих, старалась их повторять.

– Как тебе Вандера? – спросил он.

– Приятная девушка.

– Не особенно умная.

– Она достаточно умна для своего возраста и в пределах своих интересов. Не все же в возрасте пятнадцати лет занимаются самопознанием.

– Само… Чем?

– Познают себя.

– А зачем этим заниматься? – Канут даже немного притормозил. – Разве не естественно, что человек знает себя?