* * *

Столь долгое пребывание в Париже не прошло для Румянцева бесследно. Оппозиционное сообщество в России постаралось придать его пребыванию во Франции особый оттенок. Румянцев, как писали его недруги, «подвергся тому очарованию, которое Наполеон своей искусной откровенностью, возвышенностью мыслей оказывал на лиц, которым он желал нравиться». Из Парижа стали поступать сведения о якобы небескорыстных отношениях, установившихся между русским министром и Наполеоном. Пошли пересуды о полученных Румянцевым подарках. Это было частью общего замысла — дискредитировать Румянцева, чтобы лишить Александра I последнего из доверенных лиц, кто мог оказывать на него влияние. Наделе Наполеон, зная об углубленном интересе гостя к древностям, памятникам письменности, литературе, распорядился предоставлять ему доступ к библиотечным хранилищам, музейным запасникам, позволил копировать первоисточники. Немало времени канцлер провел в фондах Национальной библиотеки, глубоко изучил прикладное искусство, художественные ремесла, организацию издательского и полиграфического дела. Французам, сопровождавшим российского министра, пришлось убедиться в его неподдельном интересе к истории и другим наукам. В отличие от других русских, находившихся до и после него в Париже, Румянцев вел скромный образ жизни. Ни предметы роскоши, ни сама роскошная жизнь, которую позволял себе кое-кто из россиян, его не привлекали. Из общения с ним Наполеон вынес суждение о Румянцеве как об одном из наиболее просвещенных русских, отмечал широту его познаний. О подарках, полученных во Франции, их характере и ценности, после возвращения Румянцев посчитал нужным подробно отчитаться императору Александру I. Главную ценность составляли подаренные книги. Хорошо изданная литературная классика, фолианты по искусству. Подарки эти не могли повлиять на благосостояние одного из самых богатых людей России. Факт этот красноречиво свидетельствует об атмосфере, царившей у российского престола[37].

К тому времени, когда Румянцев возвратился из Парижа, Александр I и близкие ему сподвижники перед лицом неотвратимых фактов, исходя из собственных впечатлений от поездки в Эрфурт, вынуждены были вновь задаться поисками подходов к тому, как оптимизировать управление Россией. Удерживать народ в повиновении, благостно править, как это удавалось предшественникам, весьма «просвещенному» монарху Европы становилось все труднее. В общественном сознании коренилось убеждение, что феодализм, угнетение не являются стимулом, обеспечивающим экономический прогресс. Сословное деление и наследственные привилегии лишь укрепляли социальный эгоизм, сея в обществе конфликтность. К тому же дворянство с некоторых пор все менее проявляло способность выступать гарантом прочности абсолютной власти.

Планы преобразований, несмотря на их актуальность и поддержку мыслящей части общества, и на этом этапе никуда не продвинулись. Континентальная блокада, война на нескольких фронтах усугубляли экономический кризис. Надежды на внешние заимствования таяли. Внутренний долг тяжелым бременем ложился на состояние государственных финансов и экономику, и без того истощенную. Хозяйственно-экономический механизм, административно-налоговый аппарат никак не отвечали требованиям времени. Баланс расходов и поступлений в бюджет можно было свести лишь путем радикальных мер как в центре, так и в губерниях. Необходимо было изменить кредитно-денежную политику. Реформы требовали жертв от владетельных сословий, пришлось ужесточать налоговое бремя, пересматривать сословные привилегии. Ставился вопрос о сокращении аппарата управления, упразднении ненужных звеньев, введении экзаменов на гражданские чины при зачислении на государственные должности. Звучали и далеко идущие предложения о необходимости преобразований конституционного порядка — разделения компетенций между исполнительной, законодательной, судебной ветвями власти[38].

* * *

История того периода написана так, что попытки преобразований, предпринятые в 1809—1812 годах, связываются с именем М.М. Сперанского. Однако эта часть истории России, касающаяся именно реформаторского периода 1809—1812 годов, нуждается в более глубоком изучении.

Можно понять, почему имя Сперанского в российской истории закрепилось на первом плане, как бы осеняя собой тот несостоявшийся, так и не доведенный до конца этап реформирования. Разночинец Сперанский, гонимый царской властью, своей судьбой «вписывался» в концепцию, обличающую правящую дворянско-помещичью элиту России. От него вели исторические параллели к инакомыслящим других времен: Чаадаеву, Герцену, Чернышевскому, Добролюбову. Именно таких советская историография поднимала на щит. До других не было дела.

Так до конца и неясно, что послужило поводом не просто отставки влиятельного сановника Сперанского, а немедленной, в течение трех часов ссылки без суда и следствия… В чем его подозревали, почему так и не предъявили никакого официального обвинения — до сих пор остается загадкой. Не без оснований можно предположить: по-видимому, возникла реальная опасность разоблачения канала, который использовался в секретной игре Талейрана против Наполеона. Из Вены по дипломатическим каналам поступило известие о циркулирующих там слухах, будто российский император имеет в высших кругах Парижа высокопоставленного «конфидента». Не пало ли подозрение на Сперанского? Только он был во всё посвящен и был способен выдать Наполеону Талейрана! На эту мысль наводит несколько обстоятельств. Вслед за ссылкой Сперанского немедленно произошел разгром его конспиративной группы. Ее участники — Бек и Жерве — оказались в Петропавловской крепости. Бек в результате допросов с пристрастием потерял рассудок. Жерве также подвергся репрессиям… Нессельроде был срочно отозван из Парижа. Словом, предпринимались спешные меры, чтобы замести следы.

Исчезновение с политической арены России Сперанского означало свертывание намеченных реформ. И на этот раз Александр, напуганный оппозиционными настроениями, решил отступить. Главный выразитель новаторских идей был выставлен «козлом отпущения», тогда как далеко не он один, но и другие представители высшего эшелона власти разделяли ответственность за намечаемый «ошибочный» государственный курс. С ними поступали по-другому…