Доказать какой-то унизительный характер этого неологизма, образованного примерно так же, как, к примеру, слово «русы», – невозможно. Однако поскольку в Facebook нет ни апелляций, ни процедуры рассмотрения, ни адвокатов, справедливое решение дела исключено. Модератор искал предлог и он его выискал. Разумеется, я был немедленно забанен на месяц. Мало? Цукерберг добавит.

Признаюсь честно: я никогда не полагал свое отечество образцом свободы слова и печати; сталкивался с проявлениями цензуры; регулярно напарывался на такой юридический абсурд, как 282-я статья, и, соответственно, имел все основания считать американцев нацией, уважающей свободу высказывания, защищенную «первой поправкой». Однако с самым серьезным ограничением свободы слова за всю свою жизнь, вплоть до своеобразного ареста, я столкнулся именно в американской соцсети. Внезапно в Facebook я провалился в логику, этику и атмосферу ГУЛАГа пополам с «1984 годом». Нам пора отказаться от прекраснодушного отношения к интернету как к пространству всеобщей свободы, безответственности и вольного обмена информацией. Этот образ полуторадесятилетней давности устарел. Сегодня интернет – это, во-первых, огромная машина слежки за пользователями, что исчерпывающе доказал Эдвард Сноуден, фильм о котором «Citizenfour: Правда Сноудена» наконец-то вышел в наш прокат. Во-вторых, это небольшое количество реально действующих коммуникационных площадок, которые в большинстве своем представляют собой крупные американские корпорации.

Интернет нам кажется неким прозрачным воздухом, в то время как это – крупные бизнес-проекты, с прибылью в миллионы, как у Twitter, и в миллиарды, как у Facebook и Google, долларов. Разумеется, эти корпорации действуют так же, как любые другие: сотрудничают с правительством США, собирают для него информацию, защищают базовые национальные интересы и американские ценности. Например, когда Верховный суд США утвердил обязательность гей-браков, эти корпорации приняли участие в довольно агрессивной кампании радужных иконок и аватарок, определенно продвигавших соответствующие «ценности».

Большая часть интернет-взаимодействий российского пользователя происходит на платформах американских корпораций. Под их пристальным присмотром, который включает в себя «вырубание» неугодных за мнения. Корпорации пользуются тем, что площадка публичного высказывания является в то же время частной собственностью модерирующей компании, которая, по условиям соглашения, может делать практически всё что угодно. При этом чем в более интеллектуальную и оказывающую на общественное мнение деятельность вовлечен человек, тем в большей степени он зависим от этих иностранных платформ.

Степень нашей независимости в этой сфере близка к нулю. Единственная сравнительно конкурентоспособная российская социальная сеть – «ВКонтакте» – убыточна. Если руководствоваться одной лишь бизнес-логикой, то она балансирует на грани краха. Ее, видимо, придется поддерживать как важную часть нашей национальной информационной инфраструктуры.

Но «ВКонтакте», увы, – глубоко антиинтеллектуальная сеть. Российская интеллигенция всех направлений – от крайних либералов до крайних националистов и леваков, опутана Facebook со всеми описанными выше последствиями в виде цензуры за «хохлов». На Facebook завязаны как публичные, так и частные контакты, корпоративные и организационные связи, сети интеллектуального и политического влияния – всё это может быть вырублено одним кликом мышки. Возникновение какого-то удобного интернет-инструмента для нашего образованного слоя становится, таким образом, серьезной национальной задачей.

Представим себе, что наши железные дороги, аэропорты, телефонные сети принадлежат иностранной державе. На сегодня интернет-коммуникации в значительной степени вытеснили все традиционные СМИ, от газеты до «зомбоящика», обычную и сотовую телефонию. Люди, сидящие за соседними столами: переписываются в мессенджере Facebook. Сеть обволакивает нас полностью. Наличие внешнего контроля за нею означает угрозу их схлопывания или манипуляции в сложных ситуациях.

Для противодействия ничего нового придумывать не надо. Прежде всего, нужна сильная государственная политика. Ее проводит, к примеру, Китай, значительно ограничивая входящий контент и принуждает западные кампании с этим считаться. Российские интересы прямо противоположны – Россия должна реагировать на ограничения прав своих пользователей со стороны западных интернет-компаний. За цензуру «без суда и следствия» со стороны нашего Роскомнадзора должны полагаться санкции. Если Facebook и другие хотят работать на территории России, пусть создают систему публичных согласительных процедур.

Затем, так же как и в любой другой области индустрии, единственным способом выхода из зависимости является эмуляция, то есть воспроизведение соответствующих отраслей, технологий и институтов на своей почве. У нас здесь неплохие заделы – есть «Яндекс», есть тот же «ВКонтакте». Есть потенциальные стартапы. Иногда всё это более чем на уровне и даже с опережением. Иногда – не дотягивает до зарубежных образцов. В любом случае на эти инструменты ни в коем случае нельзя «забивать» под соусом глобалистской демагогии о том, что есть же лучшие западные сети и службы. А то однажды «дочери офицеров» придут уже не за «хохлами», а за русскими.

2 июля 2015

Трудно сказать, рассчитывала ли Наталья Поклонская на то, что своими словами о нелегитимности «отречения от престола» Николая II вызовет настоящую общественную бурю. Всенародно любимая прокурор Крыма известна как большая почитательница памяти государя. Да и где почитать Николая Александровича, если не в Крыму, где им была исхожена каждая тропинка.

Вопрос «чей Крым?» при последнем императоре всероссийском просто не мог возникнуть, мало того, в годы перед Первой мировой войной Крым на весну и осень превращался в фактическую столицу России.

Поклонская не сказала ничего нового, что не было бы заявлено уже многократно защитниками монархии. Законы Российской империи не предусматривали отречения императора. Царь не мог отречься за своего наследника и передать престол брату помимо сына. Подписанное карандашиком отречение было составлено не по форме и не было надлежащим образом обнародовано. То есть юридически – ничтожно.

Падение монархии было военным переворотом, и лишь для декора этот переворот был слегка припорошен кровавым снежком «революции».

Понятно, что у переворотов и революций своя особая легитимность насилия, но тем не менее и февралисты, и большевики весьма чувствительно относились к любым сомнениям в факте отречения императора.

В 1970-е годы в СССР был снят фильм с Василием Шульгиным «Перед судом истории», одним из участников февральской драмы. Главный смысл: «Царь действительно отрекся, я сам это видел своими глазами». Революция, которая 60 лет спустя заботится о формальной легитимности отречения монарха, выглядит странно.

Однако в операции «Отречение» был свой смысл. Сознание русского общества оставалось и в 1917-м, и много позже глубоко монархическим, и, конечно же, февралисты встретили бы интенсивное сопротивление, если бы не распространение информации о том, что царь сам, добровольно, сложил свой венец.