Сплетни или слухи, что эта техника должна вот-вот нагрянуть, ходили уже не первый день, ползая от студента к студенту, набухая, как дрожжевое тесто – вот-вот оно перевалится через край корыта и растечется всё дальше и дальше. Кто-то, мол, просигналил, да еще так высоко, в санэпидемстанцию, что будут обязательно приняты меры. Но кто? И вот сбылось. Вонь стояла дичайшая, мы все задохнёмся, пока вычистят все эти сральники. Как их двери разом пооткрывали, так хоть беги, хоть падай, а лучше натягивай противогаз, но где его взять? Зато вскоре все заработало, и умывальники тоже.

А на завтра, в выходной, назначен еще субботник по уборке помещений и территории и начнут по очереди красить комнаты. Комендантшу нашу шуранули, еще и дело могут завести за повальное воровство. Копеечные стаканы и те украли, об алюминиевых вилках и ложках и говорить нечего. Целую неделю бушевали ремонтные страсти, от запаха краски мы просыпались в бессознательном состоянии и рады были любому колхозному полю. В общаге появился даже красный уголок со столом, покрытым тёмно-вишнёвой плюшевой скатертью, с портретом Ленина и знаменем победителя соцсоревнования. Афанасий должен был подводить итоги после каждого трудового дня: какая брига да отличилась, какая сзади плетется. Только вот бригад этих не существовало. Но раз на до, значит, надо. Бумага, как говорится, все стерпит, главное, правильно ее составить.

Хуже всего было то, что больше в самоволку никому нельзя было отлучаться. Зато нам поменяли матрасы, подушки и выдали новое чистое бельё. И кормить стали, как на убой, и вкусно, ничего не скажешь. Неужели сработал мой поход в лабораторию? Я молила бога, чтобы никто не узнал об этом. Девчонки между собой шушукались, что это работа какого-то шпиона, тогда побольше бы таких.

Как бы вырваться отсюда в субботу, хоть на один денёк, смоталась бы к Таньке и узнала что к чему.

Однако к Таньке попасть мне было не суждено. В один прекрасный день нас погрузили на машину, на полу которой валялись доски. Ехали стоя, держась за борта. На одном из поворотов придурок шофёр так резко затормозил, что все мы попадали. Моя нога попала как раз между досками, а сверху на неё всей своей тяжестью навалился Афанасий. Пострадала ещё одна девочка. Нас обеих отвезли в Овидиополь на этой же машине, только теперь лёжа в кузове и с нашей руководительницей. Там сделали рентген, у меня, слава богу, обошлось, перелома не было, только ушиб, а у моей подружки по несчастью выскочила пятка. В больнице забинтовали, как раненых на фронте, и отпустили на все четыре стороны. Шофер здорово передрейфил и отвёз нас в Одессу, я попросила, чтобы ко мне домой. Бедная бабка, как завидела двух хромоножек, стала причитать: что за медицина, так опухшую ногу бинтовать? Сейчас сделаю вам компрессы.

Вера, так звали девочку не хотела даже себе домой сообщать, что случилось. Нам выдали больничные на десять дней, они очень быстро пролетели, и мы опять оказались в учхозе им. Трофимова. Только сейчас, как пострадавших, нас отправили не на сбор арбузов, а бросили на виноградники, и, надо же, мы попали в лапы как раз к тому аспиранту. Вера дала ему на вид лет тридцать, мне казалось, что он моложе. Попробуй у бравых джигитов даже приблизительно определить возраст.

Никакая лафа нам не подвалила. Целыми днями под кустами чёрного винограда, набухшего соком, отмахиваясь от нахальных пчёл-трутней и кусачих мух. Работа муторная, нудная, зато в белых халатах, как у лаборанток. Наш начальник наведывался только с целью контроля за производственным процессом, постоянно тыкая нам на наши ошибки. А когда на ниве ухаживания темпераментный кавказец получил от ворот поворот, вообще превратился в надсмотрщика. Куда подевалась его широта души. Ругал он нас, вероятно, крепко, но хитрющий, на своём языке. Мы в ответ только улыбались и мстили ему, мухлюя с показателями, записывали, например, в журнал сахаристость пониже, чем на самом деле. Он ещё больше бесился, ведь это для него важный показатель. Отыгрывался на несчастной кобыле, когда запрыгивал на лошадь, так нещадно лупил ее по крупу, что нам невольно становилось больно.

Всё когда-нибудь кончается, и закончился этот, первый для меня в жизни колхоз. Удивительно, но учёба в институте мне даже очень понравилась. Я сдала все экзамены на пятерки и после первой сессии получала с ещё одной девочкой повышенную стипендию. Сдружилась с ребятами, не только из своей группы. Поскольку на одну меня в библиотеке не давали учебники, а давали их на комнату в общаге, то я почти ежедневно приходила туда, приобщалась к полноценной студенческой жизни. Ребята, как мне показалось, с удовольствием слушали, как я напевала им песенку Юрия Кукина: «Понимаешь, это странно, очень странно, но такой уж я законченный чудак». Или: «Я гоняюсь за туманом, за туманом, и с собою мне не справиться никак», вспоминала моего дружка детства Игоря Лучинкина с его незабвенной гитарой. Вот талантливый паренек! И поет замечательно, и прекрасно играет, а как в радиотехнике разбирается! С закрытыми глазами все может собрать и разобрать. Как в армии вслепую в секунды разбирают автомат Калашникова.

Я пыталась вытащить ребят прошвырнуться хотя бы по Приморскому бульвару, но не тут-то было. Сказали, что время даром терять, город уже видели, а вечерами только шлюхи там околачиваются. Ну как знать, кто что хочет, то и находит.

На новогоднем вечере я выплясывала с одним симпатичным парнем с четвертого курса и вскоре почувствовала, что он стал за мной приударять, на каждую мою тренировку в СКА приходил и сидел пялился. А потом и провожать заладился, оказалось, он тоже волейболом увлекается. Девчонки из моей группы предупредили, что у этого Володьки есть девушка третьекурсница, которая поклялась мне «все патлы вырвать и глаза выцарапать». Она с ним уже три года вместе, а здесь я объявилась, такая вся из себя первокурсница, и он её бросил. А ведь гад, уже ездил свататься к ней домой к её родителям. Что делать? Надо рвать подошвы на ходу, как говорит моя бабка. Но как? Когда куда бы в институте я ни пошла, как назло, везде встречаюсь с ним, с его собачьим преданным взглядом, этими горящими влажными глазами и щеками в красных пятнах на смут лом лице. Чтобы этого Дон Жуана отшить, пококетничала после игры (не помню уж с кем играли, кажется, с командой мединститута) с одним болельщиком, тот вызвался меня проводить до дома. Ждал у раздевалки, пока я переоденусь.

Он был, как выяснилось, на пять лет меня старше, одессит, звали его Борис Корепанов. Так я и патлы свои сохранила, и глаза, а главное – поняла, что нечего попусту тому Володьке голову морочить, у него есть девушка, пусть на ней и женится, к родителям не так же просто заявлялся. Ольга, внушала я сама себе, если не нужен человек, сразу отшивай и не давай повода, так честнее и порядочнее. А поговорка, что «на безрыбье и рак рыба», не для меня, в Одессе, правда, ее перефразировали: «на безптичье и жопа соловей». У нас и рыбы разной вдоволь водится, и птичек хватает, успевай только отмахиваться, когда тебе восемнадцать. В жизни только раз столько бывает, как поет Людмила Зыкина. И пусть, посмотрим, что дальше.

Новый кавалер мне всё больше и больше нравился. Личность интересная. Он, не в пример другим, был начитан и эрудирован. С ним можно было, не боясь, обсуждать этот показательный суд над Иосифом Бродским. Влепили несчастному пятилетний срок за тунеядство. За что? Какое тунеядство? Попробуйте хоть две строчки рифмованные сочинить, даже не целое стихотворение, это какой же каторжный труд. Я как-то пробовала, про весну, мою любимую пору, что-то хотела изобразить, корпела, корпела, впустую. Да, славный город Ленинград, колыбель революции…