Молодые люди используют буйную пластичность своего мозга для изучения многих вещей, среди которых одной из наиболее важных является язык. Понятие критического для изучения языка периода было впервые сформулировано в 1960 году лингвистом Эриком Леннебергом. «Возможность автоматического обучения языку, происходящего в результате простого контакта с элементами данного языка, похоже, утрачивается [с достижением половой зрелости]. После чего изучение иностранных языков может происходить лишь в результате приложения значительных интеллектуальных усилий», – писал Леннеберг. Точная природа этого критического периода уже давно является предметом обсуждения, и обусловливающие его наличие биологические механизмы до сих пор не изучены. Поскольку пределом служит достижение половой зрелости, следует учитывать и влияние гормонов. Но является ли достижение половой зрелости концом периода пластичности мозга или данный момент знаменует собой лишь начало конца? Никто не знает наверняка.

С тех пор как Леннеберг заявил о наличии связи между способностью к изучению второго языка и возрастным снижением пластичности мозга в связи с окончанием критического для изучения языка периода, некоторые ученые стали говорить о невозможности изучения в зрелом возрасте иностранного языка до уровня родного. Хотя мозг и не имеет никакого родного языка и вся его деятельность связана с образованием определенных нейронных цепей, лингвисты предпочитают использовать в качестве эталона возможности «лингвистического инсайдера». Некоторые исследователи даже яростно защищали утверждение, что никто из тех, кто начинает изучение языка за пределами критического периода, никогда не сможет достичь уровня носителя языка. В ходе одного из недавних исследований был проведен эксперимент, в котором участвовала группа людей, изучающих шведский. Никто из взрослых членов группы не смог пройти тест на знание языка на «родном» уровне; это удалось сделать лишь троим из ста семи участвовавших в эксперименте детей. Если уж дети не могут выучить шведский на уровне родного, то кто тогда может?

Противники гипотезы существования критического периода решили подкрепить свою позицию практическими примерами, то есть попытались найти взрослых людей, которым удалось овладеть иностранным языком на уровне родного, не изучая его в детстве. По некоторым оценкам, на это оказались способны только пять процентов представителей взрослого населения. Другие утверждали, что таковых не наберется и одного процента. Так или иначе, но, соглашаясь на принятие «родного» уровня в качестве единственного критерия знания иностранного языка, противники гипотезы тем самым позволили ее сторонникам диктовать свои правила ведения дискуссии.

В одной из недавно опубликованных диссертаций описан эксперимент, в котором участвовали сорок три человека, знающих голландский. Этот язык не был для них родным, и каждый из них приступил к его изучению в возрасте, превышавшем двенадцать лет. Всем членам этой группы было предложено выполнить трудное для не носителя языка задание, связанное с необычными по своей структуре предложениями[60]. Знание некоторых других, близких голландскому языков (а некоторые из участников эксперимента обладали таким знанием) могло помочь в выполнении тестового задания. Если же вашим родным языком был, например, турецкий, вы не имели никаких преимуществ. Из сорока трех человек девятнадцать смогли справиться с заданием на уровне носителей языка. В основном это были женщины. Также среди тех, кто успешно выполнил задание, большинство говорили по-немецки и по-французски, но не по-турецки. Кроме того, все уже достаточно долгое время говорили по-голландски. Интересно, что все они уже выучили и третий язык, или работали в качестве преподавателей, переводчиков, или выполняли другую связанную с языками работу. Это важно, поскольку указывает: одного только интереса к изучению языков – на его наличие указал каждый из испытуемых – явно недостаточно для достижения показанного результата.

В рамках другого проекта в сдаче подробных тестов на знание языка участвовали девять человек, для которых английский не являлся родным, но каждый из них, по оценке проводивших эксперимент исследователей, отлично знал английский. Все девятеро выучили язык уже после того, как им исполнилось шестнадцать, и все они прожили в Соединенных Штатах по крайней мере пять лет. В итоге только троим удалось сдать тесты на грамматику, произношение, размер словарного запаса, говорение и составление рассказа на уровне носителей языка. Все победители были женщинами, все происходили из Восточной Европы, все изучали английский по крайней мере пять лет до приезда в США и жили с носителями английского языка (две из трех были замужем). Кроме того, в последнее время они довольно редко пользовались своими родными языками.

В их случае залогом успеха являлось практически постоянное использование английского языка. Никаких биологических преимуществ, половых или возрастных. Достаточно долго жить в англоязычной стране, и желательно вместе с носителем языка. На первый взгляд может показаться: для того чтобы в мозге человека произошли соответствующие изменения, нужно иметь лишь большую языковую практику. Однако многие другие люди, имеющие сходную биографию, до сих пор не говорят по-английски настолько, чтобы стать объектом лингвистических исследований. Данный эксперимент не предусматривал оценку когнитивного профиля участников группы. Проводившие его исследователи не могли ни сказать, каков был уровень тех познавательных способностей участников, которые они могли применить при выполнении заданий, ни объяснить, как мозг одного человека может быть более пластичным, чем мозг другого. Может ли измерение степени пластичности мозга являться лучшим способом для предсказания результатов изучения языка его обладателем?

Однажды, уже после своей поездки в Германию, я заметил, что раковина в моей ванной комнате засорилась. Я вызвал хозяина дома, который привел своего зятя, чтобы устранить засор. Пока парень пытался прочистить трубы, хозяин спросил у меня, над чем я работаю. Я сказал, что пишу книгу о людях, которые говорят на многих языках.

– В самом деле? – переспросил он и продолжил, указывая на торчащую из-под раковины нижнюю часть тела своего зятя: – Вот он говорит на многих языках. Он приехал из Ирана, где прожил всю жизнь. И говорит на шести или семи языках. Он гений.

– Это правда? – спросил я у молодого человека.

– Все верно, – ответили мне из-под раковины.

Так сколько же языков способен выучить человек? До сих пор я искал ответ среди аккумулирующих языки полиглотов и людей, имеющих экстраординарные способности к обучению, многие из которых родились и выросли в моноязычной среде, но я очень мало знал о тех местах, где для нормальных людей, являющихся наследниками обычного биофонда, умение говорить на многих языках обычно. Я понимал, что должен что-нибудь предпринять для того, чтобы узнать нечто новое о мозге гиперполиглотов.