на велосипедиста. Она махнула рукой, мол, страховка все покроет, и даже не стала дожидаться от него извинений, а поехала дальше, чтобы не загораживать дорогу и не мешать остальным водителям мчаться по городу. Любого бы тронуло ее великодушие.

А велосипедист? Типичный мужчина. Ему было больнее всех! Он растянулся на всю дорожку и страдал, пытаясь втянуть как можно больше прохожих в свой позорный спектакль. Вот уж у кого было непомерно разросшееся эго! Весь мир должен был вращаться вокруг него. Мы уехали оттуда с чувством отвращения.

С улицы Халубиньского мы свернули на маленькую неприметную улочку. Я успела прочесть на синей табличке название: Войчеха Очки. Видела это место по телевизору. Мы остановились перед каким-то дворцом. Кажется, под знаком «Остановка запрещена», но нам, живущим вне закона, было позволено гораздо больше, чем обычным водителям.

Это был великолепный дворец с огромными деревянными дверями. Варшава была прекрасно отстроена. Если кому и следует вернуть здания, то только послевоенным строителям, которые подняли их из тех руин, что здесь застали.

Пулька пихнула меня внутрь. Мы вошли. Эффектный, вымощенный полированным камнем холл.

Мы прошли мимо охранника – невысокого, очень худого пожилого человека с короткой седой бородой. На нем была форма не по росту, лишавшая его остатков серьезности и придававшая ему несколько карикатурный вид.

– Добрый день, – слегка поклонившись, произнесла я. – Мы на опознание тела.

– Пропуск, – бесстрастно ответил он.

– У нас нет.

– Если у вас назначена встреча, пожалуйста, пройдите в бюро пропусков.

Было очевидно, что закодированная глубоко в сознании старика рутина не позволяла ему ни малейшего отклонения от соблюдаемой годами процедуры.

Нам не было назначено. Мы отошли и сели на скамейку. Я вздохнула. Дело приобретало серьезный оборот. Охранник не двигался. Он словно прирос к месту, где стоял.

У меня разболелось бедро, но я встала и снова подошла к мужчине.

– Простите, а вы отсюда отлучаетесь? – спросила я.

– Нет, – ответил он. – Даже на шаг не отхожу.

– Вы все время стоите здесь и караулите?

– Я один, поэтому не могу никуда пойти.

– Большое спасибо.

Экономия в бюджетной сфере явно имела свои преимущества. Мы с Пулькой прошли мимо охранника, у которого, очевидно, сложилось о нас определенное мнение, которое он не замедлил громко и категорично высказать. Но кроме этого он не сделал ничего. Между проклятиями он грозился вызвать полицию, но рискнуть все равно стоило. Мы убежали, гордые тем, что сломали систему и обошли меры безопасности. Уверенные в себе, мы пересекли коридор и подошли к стеклянной двери. Именно здесь раскрылась тайна отсутствия сотрудников службы безопасности.

Дверь открывалась с помощью карточки. С минуту мы старались не смотреть друг на друга.

– Такой, блин, у тебя был план? – спросила Пулька. – Лбом об стекло? Класс.

Мне нужно было немного подумать.

– Однажды я уже прошла через такую дверь, – ответила я. – Меня пропустила медсестра. Она приняла меня за Дануту Шафлярскую.

– Она что, совсем дура?

– Но ведь я поразительно похожа на Шафлярскую!

– И что, ты думаешь, кто-то снова на это купится? Все знают, что она умерла.

Я подошла к двери и немного подождала, пока кто-нибудь не пройдет мимо. Увидев невысокую женщину с заколотыми назад волосами и в больших очках, я стала подзывать ее жестами. Она поняла, что я что-то от нее хочу, и с удивлением подошла.

Приложила карточку и выглянула через щель в двери.

– В чем дело? – спросила она.

– Вы нас впустите?

– Без пропуска нельзя.

– Вы меня не узнаёте?

Она внимательно на меня посмотрела:

– Нет.

– Это я, Данута Шафлярская!

Я улыбнулась и повернулась в профиль, чтобы выглядеть как кинозвезда, но моя собеседница сделала нечто более эффектное. Закатила глаза и рухнула без чувств. Достаточно было просунуть ногу в щель, чтобы дверь не закрылась, и путь свободен!

Любители фильмов ужасов были бы разочарованы. Чистое, выложенное кафелем помещение. Немного напоминало общепит на Краковском Предместье. Только тише и прохладнее. Ряды огромных металлических ящиков нас несколько озадачили. Как и необходимость их выдвигать и изучать содержимое.

Вскоре я увидела, что Пулька неподвижно застыла над одним из выдвинутых ящиков.

Я подумала, как же это справедливо, что Пулька больше не может причинить ему никакого вреда. Отыграться на нем. Он лежал, беззаботный и безразличный ко всему, а она осталась одна со всей этой жизненной неразберихой.

Пулька сняла одно из своих колец и надела ему на палец. Оно налезло только наполовину.

– Какой же ты негодник, – сказала она, еле сдерживая слезы. – Как ты мог умереть? Так вот не спросив…

Вдруг она резко согнулась пополам. Я подумала, что она хочет его поцеловать, но она схватилась за живот, и ее вырвало на пол. К счастью, со мной этого не произошло. От голода еще вроде никого не рвало.

– Можем ехать, – сказала Пулька. Она выпрямилась и вытерла рот рукавом.

– Разве вы не приберетесь? – спросила я. – Я подожду.

– Времени нет. Охранник, вероятно, уже вызвал полицию.

Мы вышли.

– Это сделал мой отец или сводный брат, – сказала Пулька, когда мы сели в машину. – Мой парень и лучший из моих людей собирались их достать. Соревновались, кому из них удастся. Хотели произвести на меня впечатление.

Я зажмурилась, потому что глаза наполнились слезами. Мне с трудом удалось не расплакаться.

– Что ты делаешь, плачешь?! Совсем дура?! – закричала Пулька.

– Пожалуйста, расскажите мне о своем отце.

– А какое тебе, блин, дело? Ты на свой счет переживай.

Она резко повернула. Затем посмотрела на меня исподлобья.

– Врун, бабник и азартный игрок. Он использовал мою мать, когда вышел из тюрьмы в Санкт-Петербурге. Наврал ей с три короба про море, а на самом деле сидел за контрабанду. Когда об этом стало известно, объяснил, что ничего не знал о контрабанде, что это был его шанс вернуться в море, он был лжец, каких мало. Он хотел вернуться в Польшу, но у него не было документов. Он соблазнил мать, ублюдок. Она ему устроила документы, работу, но как только зашла речь о браке, слинял. Опозорил мою мать, и я всю жизнь была внебрачным ребенком.

– Вы искали его? – спросила я сквозь слезы.

– Раньше это было невозможно. Только когда я поступила в университет. Мы были уверены, что он вернулся к своей стерве.

– К жене?

– Тот еще бабец с усами, бородой и без ноги! Страшнее, чем наши.

– Это он так говорил?

– Я видела фото.

– Так это наш сосед.

Нас резко бросило вперед. Я повисла на ремне безопасности. Пулька остановила машину на середине перекрестка Желязной улицы с Иерусалимским проспектом. Сразу же раздалась симфония автомобильных гудков. Я слышала их как бы издалека.