Тем не менее Лекок решил до конца расследовать этот инцидент. За неимением других поводов чувствовать себя удовлетворенным он хотел избавить себя от угрызений совести, терзавших его с тех пор, как он столь наивно позволил себя провести в гостинице «Мариенбург».

Лекок вновь посетил Дуати и под благовидным предлогом, который никак не мог выдать его профессию, попросил показать ему расчетные бухгалтерские книги. Продажа, которая интересовала Лекока, была зарегистрирована в таком-то месяце указанного года, причем не только в реестре, но и в гроссбухе. Девять тысяч франков были заплачены наличными, а затем маркиза погашала свою дебиторскую задолженность, последовательно внося суммы через неравномерные промежутки времени.

Госпожа Мильнер сделала в своей регистрационной книге фальшивую запись, но это можно было понять. Однако ювелир никоим образом не мог сфальсифицировать свою отчетность четырехлетней давности. Это был непреложный факт. Тем не менее молодой полицейский не чувствовал радости.

Лекок отправился на улицу Фобур-Сен-Оноре, в дом, где жила баронесса де Ватшо. Любезный консьерж сообщил ему, что после смерти бедной дамы вся ее мебель и все ее вещи были перевезены в особняк на улице Друо[16].

– Продажу осуществлял господин Пти, – добавил консьерж.

Не теряя ни минуты, молодой полицейский бросился к комиссару-призеру, специализировавшемуся на дорогом движимом имуществе. Господин Пти хорошо помнил аукцион, на котором распродавалось имущество баронессы, поскольку в то время это событие наделало немалый шум. Он даже нашел в своей картотеке объемный протокол торгов. Там были описаны многочисленные украшения с указанием цены лота и данными покупателей. Однако ни одна запись не относилась, даже косвенно, к этим проклятым серьгам.

Лекок, вынув из кармана бриллиант, показал его комиссару-призеру, но тот не помнил, чтобы когда-либо видел этот камень. Однако это ничего не значило, ведь через руки комиссара-призера прошло столько драгоценностей!..

Однако комиссар-призер твердо помнил, что брат баронессы, ее наследник, ничего не оставил себе из наследства, ни кольца, ни безделушки, ни булавки. Судя по всему, он спешил получить деньги, вырученные от продажи. Это была кругленькая сумма – сто шестьдесят семь тысяч пятьсот тридцать франков, за вычетом расходов.

– Таким образом, – задумчиво произнес Лекок, – все имущество баронессы было продано?..

– Абсолютно все.

– А как зовут ее брата?

– Он тоже Ватшо… Баронесса, несомненно, вышла замуж за одного из своих родственников. До прошлого года ее брат занимал высокий дипломатический пост. Кажется, он жил в Берлине…

Разумеется, эти сведения не имели никакого отношения к расследованию, которое безраздельно владело умом молодого полицейского, однако они отпечатались в его памяти.

«Странно, – думал он, возвращаясь домой, – в этом деле я постоянно сталкиваюсь с Германией. Убийца утверждает, что приехал из Лейпцига. Госпожа Мильнер, вероятно, баварка. Теперь еще австрийская баронесса…»

Было уже слишком поздно предпринимать что-либо этим вечером, и молодой полицейский лег спать. Но на следующий день он сразу же продолжил свои поиски с новым пылом.

Отныне у него оставался единственный шанс на успех: письмо с подписью Лашнёра, обнаруженное в кармане мнимого солдата. Судя по фрагменту заголовка, оно было написано в одном из кафе на бульваре Бомарше. Отыскать нужное кафе было детской игрой.

Четвертый хозяин кафе, которому Лекок показал письмо, сразу же узнал свою бумагу и чернила. Однако ни он, ни его жена, ни кассирша, ни официанты, ни завсегдатаи, которых Лекок ловко расспросил одного за другим, никогда не слышали такой фамилии: Лашнёр.

Что же делать? Какую попытку предпринять?.. Неужели не осталось никакой надежды? Нет, не все потеряно. Разве умирающий солдат не сказал, что этот разбойник Лашнёр служил актером?

Уцепившись за это слабое свидетельство, как утопающий хватается даже за тоненькую дощечку, молодой полицейский вновь пустился в путь. Обходя театр за театром, он расспрашивал привратников, секретарей, артистов – словом, всех.

– Не знаете ли вы некого Лашнёра, актера?

Везде ему единодушно давали отрицательный ответ, сопровождая его шутками, обычными для кулис. Часто добавляли:

– А как он выглядит, этот ваш актер?

Но именно этого молодой полицейский не мог сказать. Все сведения о Лашнёре сводились к показаниям Добродетельной Туаноны, которая сказала: «Он выглядел почтенным господином». Но разве это описание? К тому же неизвестно, что имела в виду жена Полита Шюпена под словом «почтенный». Характеризовала она этим прилагательным возраст или внешний вид Лашнёра?

Иногда Лекока спрашивали:

– А какие роли играет ваш артист?

И молодой полицейский замолкал, поскольку не знал. Не мог же он сказать, хотя это было сущей правдой, что в настоящий момент этот самый Лашнёр играет роль, способную заставить его, Лекока, умереть от огорчения.

Отчаявшись, Лекок прибег к методу происков, который является любимым коньком полиции, когда она сталкивается с загадочным персонажем. Это банальный, но всегда приводящий к успеху метод, поскольку он превосходен.

Лекок решил просмотреть все регистрационные книги хозяев гостиниц и меблированных комнат. Вставая на рассвете, ложась поздней ночью, он тратил все свое время, посещая меблированные комнаты, гостиницы, сдающееся внаем жилье Парижа.

Напрасный труд. Он ни разу не услышал этой фамилии, Лашнёр, которая не давала ему покоя. Но существовала ли она – эта фамилия? Или это был псевдоним, придуманный ради шутки? Лекок не нашел этой фамилии в альманахе «Боттэн»[17], куда внесены все фамилии Франции, самые немыслимые, самые неправдоподобные, даже те, которые состоят из невероятного сочетания слогов…

Но ничто не могло обескуражить Лекока, заставить его отказаться от этой почти невыполнимой задачи, которую он перед собой поставил. Его упорство граничило с одержимостью.

Теперь у Лекока не было, как в первые часы расследования, приступов гнева, которые он вскоре подавлял. Он жил в постоянном ожесточении, которое отрезвляло его. Больше никаких теорий, никаких замысловатых выдумок, никаких гениальных дедукций!.. Он искал наугад, беспорядочно, без какого-либо метода, как это мог бы делать папаша Абсент под воздействием спиртных напитков.

Возможно, теперь он рассчитывал скорее на случай, чем на свою ловкость, пытаясь вытащить на свет из тьмы драму, о которой он догадывался, которую он ощущал, которой он дышал…