Ну ничего, полежу немного, а потом займусь умыванием и приготовлениями ко сну. Я устроилась поудобнее и достала ту самую небольшую сумочку, что мне дали на прощание в Убежище.

Сумочку вышивал, наверное, кто-то из таких, как я. Но не я точно, потому что так бы не смогла вышить петуха, прямо как живого. Внутри два небольших холщовых мешочка и кошелек, расшитый бисером. В мешочках орехи и сушеные фрукты – это то, что надо. Я всегда любила орехи, да и Юрий от них не отказывался. И сейчас орехи и сушеные яблоки организм не отторгает. Поела, запила водой, с тревогой прислушалась к себе: нет, вроде ничего, не тошнит. А внизу еле выдержала. Прямо совсем как когда носила детей. Но сейчас это же невозможно?! Невозможно, значит, я чем-то заболела. Но чувствую я себя все же не настолько плохо, чтобы лежать и ощущать, что вот пришел последний час и бог Рисс уже готов открыть свои владения! Нет, и хватит. Доеду до Твери, а там Юрий поглядит, что со мной. Он ведь не только Владеющий, но и может лечить другими способами. Правда, иглоукалыванием я бы не хотела. Попрошу его что-то другое придумать для моего лечения.

Я не видела его столько времени, но я не теряла связи с ним. Когда он приезжал сюда, в Убежище, я могла знать, о чем он думал. А недавно он даже приехал не один, а привез котенка, из-за которого он сильно переживал, разрешат ли сестры зверю тут присутствовать. Иногда я могла разговаривать с ним во сне. Богиня ведь не запирает нас в Убежище, как в тюрьме. Мы там не отбываем наказание. Хотя… пожалуй, не все. В длинные зимние ночи между нами, «детьми», иногда тоже устанавливается такая же связь, оттого я про многое знаю…

Мой отец, когда решил отречься от попыток овладеть троном, сменил имя на одно старое родовое прозвище и посвятил себя истории. Он много рассказывал мне о минувшем. Потом появился Юрий и тоже много беседовал с отцом. Оставшиеся от отца бумаги Юрий читал регулярно. Иногда он спрашивал меня, как следует читать вот эту фразу, ибо пришлые не всегда могут хорошо понять наш язык. Юрий хорошо его понимал, но когда пытался говорить по-вилларски, я с трудом удерживалась от смеха – такое было произношение! Но способностью к языкам его боги не обделили. Он понимал многие языки, хотя говорить не мог или почти не мог. Он шутил, что достоин герба с изображением собаки, ибо как собака все понимает, но сказать не может.

А вот сын языков не любит. Ему всегда нравилось разбирать что-то металлическое, чтобы узнать, что там внутри, и вновь собрать. Юрий часто ходил с ним на рынок, где они копались в грудах разного железного лома и покупали что-то старое и ржавое. А потом Валё их превращал в груды обломков. А выбрасывала уже я, потому что он был не в силах выбросить хоть крохотный обломочек! Но так с ним было, когда он был еще маленьким. Потом, когда подрос, он по-прежнему покупал с отцом разную железную или бронзовую мелочь с рынка, но уже мог и полностью восстановить. Или хотя бы придать железке приятный вид – придумывал, как отчистить глубоко въевшуюся ржавчину или восстановить покрытие. Когда не мог сам – шел к отцу, а тот ему пояснял, что нельзя Силой восстановить стершуюся позолоту. Вот убрать далеко забившуюся грязь – это можно. Когда ему исполнилось четырнадцать, сын заявил, что только он будет чинить все в доме! Мы с Юрием смеялись сначала, но ведь он чинил! Ему только машина не поручалась для починки. Юрий был очень доволен, потому что сам не любил возиться со сломавшимся железом. Он мне говорил, что железо ощущается им как то, что как-то сопротивляется ему, поэтому он с трудом представляет, почему оно портится, и оттого часто исправить не может. Вот к дереву он ощущал душевное сродство и никогда не отказывался починить что-то деревянное.

И отцовского Дара – владеть Силой – Валё не унаследовал. Юрий специально смотрел и пришел к выводу, что сын способен ощущать движение Силы и даже направление магических потоков, но сам Силу не может направлять. Конечно, Юрию хотелось, чтобы сын пошел по его стопам (ведь многие мужчины этого хотят), но он сильно не переживал из-за этого. Самое главное, чтобы Валё что-то умел и хотел этим заниматься.

Я собиралась поразмышлять о том, кем могла стать Ана, но прервала себя. Мне это до сих пор больно, и годы не помогли снять этой боли. Потом.

Как выяснилось, ноги довольно сильно отекли, словно я долго и много ходила. Но ведь я с утра работала в оранжерее, а потом ехала в машине? Что-то непонятное происходит. Я видела, что у людей с больным сердцем отекают ноги, иногда на них даже страшно смотреть, такие они распухшие. Но у меня они отчего отекли?

Я перестала думать о непонятном и стала мыться. Распухшим ногам от холодной воды стало даже легче, не так ощущалась в них тяжесть. Надо уже ложиться спать. В комнатенке нету печки, потому придется укрыться всем, что есть, чтобы ночью не замерзнуть. Ой, и поясницу как-то ломит, словно я уже совсем старой стала… Но полежу, может, к утру лучше станет.

…Утром действительно стало полегче, отек с ног ушел, только вот запах еды опять вызывал тошноту, так что я ничего есть не стала.

На ходу меня опять укачало, потому я проснулась уже на въезде в Тверь, когда нас проверяли на воротах. Дальше нам было не по пути, я простилась с Арно, мажордомом, дружинниками, пожелала им счастливого пути и удачного возвращения и пошла своей дорогой. Улицы нашей части сильно не изменились, я встретила только три новых дома и две новые лавки. Меня никто не узнавал, да и я, признаться, тоже знакомых лиц не видела. Но, может, это потому, что хозяева сейчас на работе, а подросших детей сейчас не узнать, так они выросли? Я свернула на нашу Холмскую улицу, теперь через квартал будет наш дом. Только бы Юрий был дома! А то пойдет к больным, а мне до вечера сидеть на крыльце и ждать его!

Калитка закрыта. Я поддела щеколду снизу лезвием ножа и распахнула калитку. Двор завален желтой листвой, много ее нанесло и на крыльцо. Юрий в этом году покрасил постройки, а до дома руки не дошли. Стекла на окнах относительно чистые, но я их все равно помою. Дров – полная поленница, молодец. А вот мужа дома нет – гостевой амулет в сторожевом положении. А как же я зайду?

Но, может, он ушел ненадолго, в лавку? Тогда посижу на крыльце. Я устроилась поудобнее. Сколько же придется ждать его? Будь это летом, я бы посидела с удовольствием, но сейчас не хочется простудиться, тем более что я прихварываю.

Рядом послышалось кошачье мурлыканье, и на коленях у меня оказался довольно крупный котик редкой раскраски: черно-коричневые лапки, хвост и ушки, цвет шерсти как у топленого молока. А мордочка плоская и тоже как пятно черного цвета. Никогда не видала таких котов! Может, это тот котик, которого муж привозил в Храм и очень беспокоился, не выставят ли его сестры? Я погладила. Котик прогнул спину под рукой. Ласковый.

– Это здесь живет твой хозяин?

Котик посмотрел на меня, словно хотел ответить «Да». Действительно, неужели он понимает речь человека, или это я так, подумала вместо котика?

– А как же нам попасть внутрь?

Котик соскочил с колен, повернулся ко мне, глянул голубыми глазенками и, подбежав, потыкал носом в доску настила. Ах он умничка, ведь под этой доской мы раньше прятали ключи от двери! Я приподняла специально так прибитую доску и взяла ключи. Но как теперь пройти мимо гостевого амулета? Раньше-то он отключался аурой всех, кто жил дома, а сейчас? Ведь меня сколько лет не было, как же теперь сработает амулет? А надо попробовать. Я со страхом протянула руку, и огонек на амулете погас. Все, ура, он отключился! Теперь можно зайти в дом и не дрожать на ветру! И даже можно выпить чаю! Ой, а как же тошнота? Ну, может, на один чай не будет. Или на чай и орешки.