Слухи, что вот-вот на них обрушиться вся мощь мусульманского мира, подлили масла в огонь.

И когда Боэмунд предложил открыть ворота города своим, тайным способом, взамен за признание его будущим властителем окрестных земель, нашлось немало франков, кто не видел в этом противоречия. Да, они принесли вассальную клятву императору ромеев, обещая все бывшие земли империи вернуть в ее лоно. Но главная обязанность сюзерена гласила, что при опасности вассалу господин обязан придти на помощь. На них шли сельджуки, а войск басилевса под стенами Антиохии больше не стало. Значит, кричали сиятельные графы и бароны, они свободны от всех обязательств.

Конечно, осада шла к победному завершению, но в удаче решительного штурма сомневались многие. Слишком истощены люди, слишком велики стены. И возможность решить исход сражения без кровопролитного приступа казалась удобным выходом из сложившегося тупика. Медлить было нельзя, полагаться на помощь извне глупо. Надо было решаться.

Граф Тулузский упорствовал. Была ли это верность слову или врожденное упрямство и нежелание признавать чужой авторитет, но провансалец стоял на своем. Только теперь он был в гордом одиночестве. Лишь слова Балдуина, новоявленного графа Эдесского, зачитанные при общем собрании вождей, заставили его умолкнуть. Умирать граф не желал.

Три часа прений завершились новой клятвой. Христиане присягнули, что если Боэмунду, князю Тарентскому удастся отдать в их руки крепость, Антиохия и земли вокруг будут отданы ему в личное владение.

Принц самого маленького княжества не скрывал торжества.

Оставалось малое – открыть ворота города.

Вечером 2 июня норманны тремя колоннами двинулись в горы. Выглядело это как запланированный поход в поисках продовольствия. Осажденные, также получив сведенья о подходе Кербога, сопроводили разделение сил врага улюлюканьем.

Но вся их радость ушла, когда к городу из лагеря потянулись штурмовые колонны франков. Христиане готовились к бою. Груды фашин, лестницы, большие деревянные щиты, должные укрыть воинов от стрел – все складывалось, проверялось, чистилось.

В ночи воевать неудобно: легко свернуть шею, не видно куда стрелять. Решительного приступа ожидали по первой зорьке. Мусульмане молились, в лагере христиан пели монахи, начался крестовый ход.

Когда ночь окончательно укутала горы своим покрывалом, с противоположной стороны от осадных приготовлений к стенам крепости подползли двое. Здесь узкая расщелина подходила почти к цитадели, давая возможность врагу подобраться вплотную. Чтобы защитить слабое место строители соорудили тут не одну, а целых три башни, так что идущие на приступ на одну из них, попадали под обстрел защитников двух других.

Называлось место "Три сестры".

Один из тех, кто скрытно подобрался по склону к камням цитадели, тихо крякнул. Звук был необычен, сверху послышался шум, над зубцами возник фонарь.

– Кто?

Голос был знаком.

– Захар?

– Костя?

Второй из тех, кто лежал в кустах под стенами крепости, радостно ухмыльнулся и хлопнул соседа по плечу.

Первым на стену скользнул Малышев, потом громадный Фульхерий, брат Буделля Шартрского, следом полез Роберт, граф Фландрский. Тонкая лестница трещала под тяжестью рыцарей.

Когда Костя перевалился через стену, его встретил обнаженный клинок.

– Захар, ты чего?

Пригодько, плохо различимый в мигающем свете лампады, всматривался в лицо товарища.

– Ну?

Лезвие пошло вниз.

Малышев усмехнулся.

– Я рад видеть тебя, Захар… Хорошо, что ты… выжил.

Последний раз они виделись на похоронах Пригодько. Малышев старался скрыть растерянность. Раньше красноармеец был проще. Убедившись, что на стену поднялся не чужой, он убрал оружие и бросился обнимать товарища.

– Как вы сюда добрались? Я уже и не думал, что дойдете. Не надеялся, что мои записки найдут… Ах ты ж, Костя!

Малышева сжали с такой силой, что дыхание сперло.

Над краем стены возникла бородатая рожа Фульхерия. Пригодько отстранился.

Влезший рыцарь помогал графу Фландрскому, за которым уже сопели герцог Роберт Норманнский и сам Боэмунд. Христиане спешили. Тяжеленные воины в кольчугах и со щитами за спиной взлетали по лестнице, не обращая внимания на предательский хруст сухих палок. Первый десяток занял оборону на широкой стене, второй десяток… Захар, получивший инструкции от Малышева в прошлую ночь, все подготовил. Охрана спала, напившись бозы, приправленной маковым отваром. Проходящий караул из воинов Баги-зияна должен был появиться не раньше, чем через час. Времени хватает.

Третий десяток норманн закрепился на стене, когда лестница не выдержала. С громким треском подломились вертикальные стойки, и вся конструкция полетела вниз. К чести норманн все, кто свалился с почти десятиметровой высоты, сохранили молчание. Грохота было достаточно, но на шум так никто и не прибежал.

На стене остался цвет норманнского рыцарства: князь Тарента Боэмунд, граф Фландрский, герцог Норманнский, из остальных редкий воин не носил титул барона.

Убедившись, что лестницу быстро не починить, Боэмунд приказал своим людям отойти от стен, чтобы случайный прохожий не смог заметить их и поднять тревогу.

Отряд, ведомый Пригодько, двинулся в сторону ворот святого Георгия. Воротами их и называли то только те, кто не видел этой части крепости. Вход больше походил на калитку. Осажденные использовали эту дорогу для связи с лазутчиками. Охраняли дубовые створки полтора десятка ополченцев во главе с ветераном, да и то перед штурмом половину отозвали, укрепляя места предполагаемого приступа. Те, кто остались, дремали, полагаясь на охрану стен. Полусонных вчерашних ремесленников рыцари порубили в секунду-две. Еще минута ушла на то, чтобы разобрать заваленный бревнами проход.

Спустя мгновение в город хлынул поток бородатых норманн. В это же время с другой стороны крепости послышался шум. Франки пошли на приступ. На рожон там никто не лез, кнехты лишь подтянули щиты поближе, давая укрытие стрелкам. Те начали ленивую перестрелку, изредка усиливая натиск, будто подготавливаясь к решающей атаке. Это должно было удержать внимание защитников. Баги-зиян действительно перебросил сюда большую часть своих резервов.

В это время норманны растекались по стене, выбивая защитников из башен и ближайших домов, давя любое сопротивление в зародыше. Потомки викингов, они не щадили всякого, способного поднять шум или ударить в спину. Вместе с мужчинами под нож шли женщины, старики, дети. Зачистив плацдарм, христиане стягивались обратно к вождям. Через ворота текли и текли подкрепления.

Через полчаса три колонны, каждая насчитывающая несколько тысяч отборных головорезов, хлынули в город. На башнях взвились штандарты и знамена новых властителей.