1. Захватить Константинополь и установить там латинское правительство.

2. Разграбить город, и добычу разделить. Из этого три доли Венеции, одна доля – предводителю крестоносцев итальянскому князю маркграфу Монфератскому Бонифацию и другая доля – французским князьям.

3. Выбрать нового императора голосами 12 избирателей, по 6 от Венеции и Франции. Избранный император получит ¼ часть империи, остальное будет разделено поровну между остальными. Сторона, из которой не будет избран император, получит под свою власть все церкви, и право выбрать патриарха.

Штурм начался возле Влахернского дворца. Крестоносцы засыпали ров, установили лестницы, но сверху полетели стрелы и камни. Защитники отчаянно защищались, однако к вечеру башня была взята. Но закрепиться крестоносцы не смогли. Это было девятого апреля. На следующее утро в Константинополе начался пожар, спаливший половину города. Второй штурм был двенадцатого апреля. Он увенчался успехом и Бонифаций вступил в город. Мурзуфл бежал, в городе началась паника. Греки запросили пощады, но, несмотря на это Константинополь был отдан войскам на трехдневное разграбление. И, что тут началось, дорогой мой друг! То, что происходило, не поддается никаким описаниям. Жаль, что ты этого не видел. Магазины, дома, церкви, дворцы – все подверглось грабежу. Крестоносцы налетели на Константинополь, как тучи саранчи. Они грабили, убивали, насиловали всех, кто попадался им на пути. Если, в доме не находили денег, начинали пытать хозяина. Они вламывались в церкви и бросались к святыням, забирали церковную утварь, иконы, украшения. Крушили памятники, жгли древние рукописи. Некий монах ворвался в греческую церковь и вытащил прятавшегося на хорах старика – священника и занес над ним меч, требуя показать раку с мощами святых. Священник, видя, что имеет дело с лицом духовного звания, доверился ему и указал на спрятанный сундук. И тот забрал оттуда сосуд с кровью Христа, щепки от креста, кость Иоанна-крестителя и еще какие-то кости святых. Это самое яркое из моих воспоминаний. Христиане грабили и убивали христиан…

Али вновь бросил незаметный взгляд в сторону венецианцев, те уже вовсе не говорили друг с другом, но внимательно слушали Иблиса. Али взялся за свою чашу, она была пуста, стал ее наполнять. Иблис при этом ткнул пальцем в свою, мол, и мне тоже. Разливая вино, Али мысленно отвлекся, а когда вновь прислушался к словам Иблиса, тот говорил на каком-то странном языке.

– Заутра же солнцу восходящему внидоша в святую Софию и одраша двери и разсекоша эмбол окованный серебром и столпы серебряные двенадцать и четыре иконостаса и тябло разсекоша и двенадцать престолов и преграды алтарные а то все было из серебра и со святой трапезы отодраша дорогие камни и жемчуг. Захватили сорок кубков и паникадила и светильники серебряные, им же несть числа. С бесценными сосудами похитили евангелие и кресты и иконы, последние снимали с мест, отдирали с них ризы. А под трапезой нашли сорок кадей чистого золота, а на хорах и рунице не сочтешь, сколько взяли драгоценностей. Так обобрали святую Софию, святую Богородицу Влахернскую, идеже святой Дух схождаще по всей пятнице и те одраша, а о других церквах сказать нельзя, яко без числа. Черниц и чернецов и попов облупиша, а некоторых избиша.

– Тебя куда понесло? – спросил Али.

– Прости, это я тебе документ зачитывал, отчет так сказать…

Иблис сделал пальцем знак, словно он переворачивает невидимую страницу, сложил ладони. Али, в самом деле, услышал звук захлопывающейся книги.

– Добычи им досталось до миллиона марок серебра. После погашения обязательств Алексея и долга, остаток был разделен между крестоносцами. Каждому пехотинцу досталось по пять марок, всаднику десять марок, рыцарю – двадцать. Дож Дондоло взял себе четыре бронзовых позолоченных коня. Они стояли на ипподроме. Теперь они украшают портик святого Марка в Венеции. Здесь бы я с удовлетворением закончил свой исторический экскурс, – заметил Иблис, – но вынужден сказать и о возмездии, постигшим крестоносцев за их деяния. Основная часть рыцарей погибла под Адрианаполем. Это произошло весной следующего года в 1205, в битве против болгарского царя Иоанна Асеня. Избранный царем Византии граф Фландрии Балдуин попал в плен. На следующий год погиб под Солунью в бою с Асенем Бонифаций Монферратсикй. Только дож Венеции Дондоло умер своей смертью.

Подошел хозяин с подносом.

– Я нашел для вас рыбу, – радостно сообщил он, – правда, она копченая, но это рыба, и очень вкусная.

Рыба, в самом деле, оказалась вкусная, и она сочилась жиром. Съев кусок, Али стал искать, обо что вытереть руки, и в этот момент на его плечо опустилась чья-то тяжелая длань.

– Мы же к вам обращаемся, сеньор. Почему вы не отзываетесь?

Али взглянул на Иблиса, но тот пожал плечами. Али сбросил руку с плеча и взялся за кубок с вином.

– Что вам угодно? – спросил он, не оборачиваясь.

– Мне угодно, чтобы вы ответили, не являетесь ли вы мусульманином. И встаньте, сеньор, я не привык разговаривать со спиной человека, похожего на мусульманина.

– А к чему вы привыкли, – спросил, поднимаясь, Али, – сразу наносить удар в спину?

– Что-о? – вскричал взбешенный венецианец, хватая Али за одежду.

– Остановитесь, сеньор, – подал голос Иблис, – он не мусульманин, он грек.

– Грек, – переходя в стадию стабильного гнева, воскликнул задира, – так это еще хуже. Встаньте на колени и просите у нас прощения.

– На колени? – переспросил Али. – На колени это можно.

Он ухватился испачканными рыбьим жиром руками за проймы камзола венецианца и ударил его головой в лицо. Тот охнул, и упал на колени. Оставшиеся четверо венецианцев разом поднялись и пошли к их столику, расстегивая пуговицы и закатывая рукава.

– Остановитесь, сеньоры, – обратился к ним Али, – не я начал ссору, а ваш товарищ. И я вовсе не грек.

– А кто вы, – спросил один из них.

– Я азербайджанец, мусульманин.

– Тогда тебе конец, – сообщили ему, – грека мы бы еще оставили в живых.

– Почему их так бесит моя религиозная принадлежность, – спросил Али у Иблиса, который сидел за столом с отсутствующим видом, – я еще не затеял ссору ни с одним христианином, только потому, что он христианин. Хотя наши религии по слухам этим и различаются. Якобы христианин смирен и миролюбив, а мусульманин воинственен и дерзок.

– Ты же сам сказал – якобы. В этом все дело, – ответил Иблис, продолжая делать вид, что происходящее его не касается.

– Может быть, ты мне поможешь, – спросил Али.

– Конечно, – заверил Иблис, – как только я вернусь, извини срочное дело. Постарайся продержаться до моего возвращения.

Али не стал дожидаться других венецианцев, бросился навстречу и прыгнул на них, успешно свалив двоих, упал и откатился в сторону. Вскочив на ноги, он опрокинул стол, устроив преграду между собой и нападавшими. Теснота корчмы была ему на руку. Разъяренные венецианцы махали кулаками, часто промахивались. Али пропустил пару ударов, но вывел из строя еще одного. Первый, в самом начале получивший удар в лицо, все еще не мог остановить кровотечения из сломанного носа. Крестоносцы, которых больше всего опасался Али, на удивление сохраняли спокойствие. Наблюдали, но в происходящее не вмешивались. Видимо, какое-то опасение перед ними было и у венецианцев, поскольку в какой-то момент атака захлебнулась. Они стояли друг против друга. У Али были разбиты кулаки, рассечена губа и подбит глаз, ограничивший его кругозор. Он переместился и занял более выгодную позицию. Справа от него была стена, а слева столик крестоносцев. Трое оставшихся драчунов не понесли существенных потерь, но могли. И потому медлили, встретив стойкого и бесстрашного противника.