«Стало известно, что у вас проходила встреча если не главарей заговора, то их доверенных лиц, — писала герцогиня Вандомская. — Даже если вы не давали согласия участвовать в этом заговоре, в этом безумии, — а мне известно, что это так! — вы все равно скомпрометированы. Говорят также, что полетят головы, а ваша голова, сын мой, мне бесконечно дорога. На всякий случай предупредите вашего брата Меркера, который сейчас в Шенонсо, но прежде, я умоляю вас, покиньте Вандом, пока не будет слишком поздно!»

Франсуа, чью веселость как ветром сдуло, яростно скомкал письмо матери.

— Бежать! — воскликнул он. — Но разве я чем-нибудь запятнал свою честь? Разве я не отказался пойти на сговор с Испанией, даже ценой жизни кардинала? Ни за что!

— Монсеньор, мне кажется, вам следует более взвешенно обдумать предложение вашей матушки, — пытался успокоить его Гансевиль. — Ваша матушка-герцогиня не та женщина, что станет волноваться без всякой причины, и вы знаете, что кардинал смертельно ненавидит всех членов вашей семьи. По ложному доносу вас могут отправить на эшафот, даже если вы будете отрицать свою вину. Если король отдал своего фаворита на растерзание первому министру, опасаться надо всего… То, что вы племянник короля, ничего не изменит, ибо король и вполовину не любит вас так, как он любит Сен-Мара. Позвольте мне собрать ваши вещи и приказать седлать коней!

Все присутствующие присоединились к этой просьбе, но герцог де Бофор не желал внимать голосу разума.

— Бежать — значит признать свою вину, — повторял он, — но мне не в чем признаваться…

— Ваш отец-герцог более осторожен, — возразил Анри де Кампьон, бывший вассал графа Суассонского, перешедший на сторону Вандомского дома. — Хотя он тоже невиновен, как и вы. К тому же вы не можете отрицать, что принимали здесь эмиссаров заговорщиков…

Франсуа тем не менее заупрямился. Он никуда не уехал, а на следующий день собрался травить оленя к югу от своего города, когда перед ним осадил лошадь запыленный всадник; под фетровой шляпой с перьями Франсуа с изумлением увидел лицо госпожи де Монбазон. Но она не дала ему времени даже для вопроса и воскликнула:

— Почему вы здесь, несчастный? Вы с ума сошли? Я только на два часа опередила господина де Нейи, королевского курьера, который везет вам письмо от короля. Надо бежать, и немедленно!

Герцог де Бофор достал из кармана кружевной платок, которым осторожно стер пыль с лица своей подруги.

— Какой прелестный всадник! — улыбнувшись, проговорил он. — Но как вам удается быть такой красивой даже в подобном наряде?

Он хотел взять ее руку, чтобы поцеловать, но госпожа де Монбазон отдернула ее.

— Вы в своем уме? Все, что я говорю, очень серьезно, Франсуа, и я здесь не только для того, чтобы предупредить вас, но и потому, что я решила ехать вместе с вами…

— Неужели? Вы готовы окончательно скомпрометировать себя?

— Я уже скомпрометирована. Мы с вами не скрываем нашу связь. К тому же вы забываете, что я тоже присутствовала на той пресловутой встрече, хотя и не произнесла ни слова! Поторопитесь! Вернитесь в дом, возьмите все необходимое. Нам нужны свежие лошади и…

— Нам совершенно ничего не нужно. Я, разумеется, вернусь в дом, но лишь для того, чтобы лечь в постель.

— В постель? И что вы намерены делать?

— Прикинуться больным. Господин де Нейи, поверьте мне, найдет меня в самом жалком виде.

— Вы больны? Вы смотрели на себя в зеркало? Вы выглядите великолепно, просто пышете здоровьем! Вам не поверит даже слепой…

— Вы сами все увидите. Поехали домой. Вам надо принять ванну и переодеться в чистое платье.

По дороге Франсуа рассказал ей о своем намерении воспользоваться неким эликсиром, который наряду с прочими снадобьями ему дал однажды старый врач-провансалец. Этот старик, утверждавший, будто он потомок самого Нострадамуса, снабдил Франсуа мазями, которые залечивали раны и оказались весьма целебными, какой-то настойкой из трав, способной «питать все четыре жидкости человеческого тела и поддерживать их, когда они иссыхают», и, наконец, эликсиром, предназначенным для того, чтобы быстро вызывать появление по всему телу красных пятен и лишаев, «очень пригодных для того, чтобы создавать видимость тяжелой болезни, хотя при этом здоровью не наносится вред».

— Но для чего он вам дал этот эликсир? — спросила Мария де Монбазон. — Это кажется мне странным подарком…

— Он говорил, что эта жидкость, придавая мне вид заразного больного, сможет отгонять моих врагов, а в некоторых обстоятельствах и спасти мне жизнь. По-моему, этот момент настал.

— Мне очень это не нравится. А если этот эликсир ядовит?

— На кой черт он дал бы мне яд, если все другие его дары оказались очень полезны?

Ничто не могло разубедить Франсуа воспользоваться этим эликсиром, и королевскому курьеру, когда тот появился в замке, было сказано, что господин герцог сильно болен, что курьера явно почти не взволновало.

— Но не до такой же степени, чтобы быть не в состоянии прочесть письмо? — возразил курьер. — Причем я должен передать письмо в собственные руки герцогу, — прибавил он, видя постную мину Брийе, который уже почтительно протягивал руку, чтобы взять послание.

— В таком случае, сударь, вам придется подготовиться к тяжелому зрелищу, — с глубоким поклоном ответил Брийе.

Эликсир врача из Мартига действительно вызывал неожиданный эффект. Лежащий на смятой постели Бофор в распахнутой на груди рубахе казался жертвой очень сильной кори. Его лицо, шея и тело были покрыты красными, отвратительными на вид пятнами. У изголовья постели рыдала Мария де Монбазон, уткнув нос в платок.

— Что хочет от меня король? — слабым голосом спросил Франсуа.

— Об этом вам скажет письмо, ваша светлость.

Король требует вас к себе, я полагаю…

— В таком случае, сударь, прочтите мне его, ибо зрение мое ослабело из-за болезни.

Именно это было причиной безутешных рыданий герцогини. Воздействие чудодейственной жидкости оказалось еще более удивительным, чем ожидалось. Но и мнимого больного, погрузившегося в полную слепоту, она повергла в ужас. Если она не пройдет, Бофор был готов признаться в чем угодно, чтобы только его казнили без отсрочек.

Королевскому курьеру этот спектакль показался наигранным. Он вытащил из-за пояса нож и, не говоря ни слова, резким движением поднес его к глазам Франсуа, который без всякого притворства даже не моргнул. И только тогда Нейи поверил и сказал:

— Простите меня, ваша светлость, но приказ короля строг… Сейчас я прочту вам его письмо.

В этом послании на первый взгляд не содержалось ничего, что могло бы вызвать тревогу.

«Мы узнали, что господин Сен-Мар пытался вовлечь вас в дурные дела, но вы отказались участвовать в заговоре, — писал Людовик XIII. — Мы вам обещаем забыть об этом при условии, что вы немедленно явитесь к нам, чтобы сообщить обо всем, что вы знаете…» Тем не менее Бофор почувствовал, что тон письма не оставляет надежд на прощение короля или хотя бы на его забывчивость.