— Фил — исключение, — сказала Анжела. — А Андре, если я правильно понимаю, не работает с пустотой. Значит, ошибка исключена и его свет действительно силен.

— Что-то не похоже, — фыркнул мой муж. А я была втайне согласна с Анжелой. Ведь светлая магия ждала целый год. Не может быть, чтобы она далась в руки тому, кто ее недостоин.

— Чай готов, — выглянула из домика Лиз.

— Идем. — Анри протянул мне руку, помогая подняться. — Хватит об Андре. Сегодня — наш день, и ничто этого не изменит.

— Ты прав, любимый, — ответила я, обнимая его. Так в обнимку мы и вошли в гостиную.

— А где вторая коробка с пирожными? — Взгляд Анри посуровел. — Фил, ты их точно поставил, куда надо?

— На столе обе, — заглянул в комнату Филипп. — Ой, а куда она подевалась? Они же рядом были.

— Вилли! — громыхнул голос Анри, но вместо мальчишки в гостиную вошел Этьен.

— Спит он, не шумите, — шикнул на Анри. — Опять ведь всю ночь где-то бродил.

— Что-то мне в это не верится. Позволите убедиться, герцог?

— Прошу.

Дареаль сделал шаг в сторону, а мой муж поднялся по лестнице на второй этаж. Мы следовали за ним — количество любопытных росло. Под дверью прислушались, но внутри царила тишина. Анри кивнул нам — и резко распахнул дверь.

От пирожных осталась разве что половина коробки… А Вилли и его подельник попытались быстро стереть крем с губ.

— Куратор Синтер! — возмущенно воскликнул Фил. — Вы что здесь делаете?

— Услышал, что ты вернулся, и заглянул в гости, — ответил молодой смуглый мужчина. — А тут…

И выразительно покосился на коробку, в которой осталось штук семь пирожных в голубой и розовой глазури с сахарными цветами, которые казались почти что настоящими.

— Ой, Полли, ты замуж вышла? — подскочил Вилли. — Теперь вы и вовсе пахнете одинаково! Поздравляю!

И повис на нас с Анри. Вот как его ругать? Герцог Дареаль только махнул рукой и вышел из комнаты, поняв, что его сыну грозит не трепка, а максимум аллергия на сладкое. Анжела, посмеиваясь, поспешила за ним, а мы пригласили Вилли и негаданного гостя уничтожать остальные пирожные.

Оказалось, что даже полторы коробки сладостей могут стать настоящим пиром. Если Фил и Лиз ограничились скромными поздравлениями, а графиня Анжела снова расчувствовалась, то куратор Синтер, наставник Филиппа, говорить умел и, похоже, любил. Зато сразу стало весело. Мы хохотали так, что заболели животы. Забылся и Андре, и магистрат, и то, что уже завтра придется принимать какие-то решения. А раз уж все пришли в хорошее расположение духа, то Лиз послали за отцом. Свадьба все-таки, пусть и директор присутствует. Директор, как выяснилось, умел болтать не хуже подчиненного. И когда речь не шла о дорогих ему людях, оказался вполне приятным человеком. За разговорами не заметили, как за окнами наступила глубокая ночь, в коробке осталась одна корзиночка с лимонным кремом, а половина гостей уже дремала в креслах. Только Фила не было видно, но куда он подевался, не знала и искать не стала. Лиз же здесь — задремала на диванчике, значит, и Фил явится.

— Идем спать? — спросила мужа.

— Устала? — ласково коснулся он щеки.

— Немного. Разве бывает такое безграничное счастье, Анри?

— Я думал, что нет, — с улыбкой ответил он и вдруг подхватил меня на руки.

— Ты что делаешь? — зашипела я.

— Тише. Разбудишь всех на свете.

Пришлось замолчать, пока Анри свернул к нашей спальне, лишь у двери на миг поставив меня на ноги, а затем подхватил обратно на руки и донес до постели.

— Дверь запри, — рассмеялась я. — А то мало ли кто захочет нас поздравить посреди ночи.

— Пусть только попробуют, — пригрозил муж. — Очень пожалеют.

И поцеловал меня. Сразу стало так хорошо, что голова закружилась от счастья. Бывает или нет? Оказывается, что бывает. И можно бесконечно долго таять в объятиях самого родного мужчины на свете, целовать его, касаться, обнимать — и верить, что больше никто не разлучит, даже если небо упадет на голову. А затем уснуть в его объятиях и впервые за долгое время видеть счастливые сны.

Верхний этаж башни пустоты утопал во мраке и тишине. Видимо, магистр Эйлеан топил горе в вине, оставив без внимания самую опасную из трех стихий магистрата. Тем лучше, пока обойдется без жертв. Только пока. Андре поправил капюшон плаща, скрывающий его лицо. То, что никогда не давалось магу, легко удалось магистру — продлить заклинание невидимости и миновать охрану башни, отвлекая внимание теней другим заклинанием отдаленного времени действия. Они решат, что защита сработала случайно — допустим, на кошку. А отключить внутренние сигналы Андре уже успел. Поэтому никто не встал у него на пути. Никто не попытался наказать негодяя, проникшего в святая святых. Черные колонны, серые врата. Радует глаз.

Андре начертил защитный круг, нарисовал восемь символов, призванных спасти от гнева пустоты, убедился, что Эйлеан не почувствует волнения магии, и лишь потом нараспев принялся читать заклинание призыва. Он пришел сюда не убивать, а договариваться. Но не с магистром, а с пустотой.

Тени будто стали гуще. Это единственное, что изменилось в огромном безмолвном зале. А затем из полумрака к нему шагнула серая фигура. Женщина подняла голову, и Андре встретился с взглядом, полным серебра. Вот она, Пустота.

— Ты звал меня, мальчик? — мягко спросила властительница третьей стихии.

— Звал. — Андре склонил голову. Надо проявить хоть немного почтения, а то уйдет.

— Я слушаю тебя, Андре Вейран, магистр света, — с легкой издевкой произнесла его собеседница.

— Мне нужна твоя сила. Пустота, — ответил он.

— Сила? — Женщина чуть наклонила голову набок. — Надо же, как занятно. И зачем же она тебе, мальчик?

— Чтобы стать королем.

— Глупенький, — мягко улыбнулась Пустота, будто разговаривала с ребенком. — Ты ведь не желаешь власти. Не желаешь поклонения. Тебе нужно совсем другое, Андре. Думаешь, если ты станешь всесильным, что-то изменится? Нет. Просто те, кто называл тебя ничтожеством в глаза, станут делать это за твоей спиной.

— Дело не в этом. — Андре не понимал, к чему она клонит. Или, наоборот, понимал слишком хорошо?

— Я знаю. Ты хочешь уничтожить магистрат. Но опять тот же вопрос — зачем? Думаешь, от отсутствия магистров что-то изменится? Люди станут лучше? Или жизнь вдруг превратится в сахарную вату? Нет, Андре, этого не будет. Виноваты не эти двое мальчишек, которых мы называем магистрами. Да, Кернер давно погряз во тьме, но ведь тьма — его второе имя. А Пьер чувствует себя пустым до донышка, что тоже понятно. Но они ли заставляют убивать, красть, изменять, ненавидеть, презирать? Нет, люди делают выбор сами. Ты сделал свой выбор, Андре Вейран. Он, без сомнения, благороден в глубине своей, но и корыстен. Абсолютная власть?