то, что Италия с 1882 года являлась членом Тройственного союза, объединявшего ее с Германией и Австро-Венгрией, с начала Первой мировой войны она сохраняла нейтралитет, а в 1915 году, после долгих уговоров, выступила на стороне Антанты.[149] Соблазн был велик — дипломаты Антанты обещали Италии австрийские Трентино и Триест, албанскую Валлону и даже часть османских владений. Итальянский театр военных действий той войны простирался вдоль австро-итальянской границы — от Трентино до Адриатического моря, так что Рима война напрямую не коснулась и никакого ущерба, кроме общего спада экономики, ему не нанесла. После окончания войны Италия получила новые территории и 10 % репарационных выплат Германии, такова была плата за четыреста тысяч погибших итальянцев. Воспоминания американского писателя Эрнеста Хемингуэя о войне на Итальянском фронте легли в основу его знаменитого романа «Прощай, оружие!». Позднее Хемингуэй написал: «Я был большим дураком, когда отправился на ту войну. Я думал, что мы спортивная команда, а австрийцы — другая команда, участвующая в состязании». Без комментариев, ибо добавить к этому нечего.

Несмотря на территориальные приобретения и долю в германских репарациях, положение Италии после окончания Первой мировой войны было удручающим, если не сказать — плачевным. Экономический спад, перманентный политический кризис, массовая эмиграция… В сложившейся ситуации не мог помочь даже знаменитый итальянский оптимизм. Обществу требовались новые идеи и новые пути, но… Но, к сожалению, путь был выбран неверный. В 1921 году, на базе Итальянского союза борьбы, была создана Национальная фашистская партия, которая в 1924 году получила большинство в парламенте, а с 1928 года стала единственной легальной партией в стране и оставалась таковой до 1943 года. Главой и основателем этой партии был Бенито Амилькаре Андреа Муссолини, политическое кредо которого звучало следующим образом: «Мы позволим себе роскошь быть одновременно аристократами и демократами, революционерами и реакционерами, сторонниками легальной борьбы и нелегальной, и все это в зависимости от места и обстоятельств, в которых нам придется находиться и действовать». Короче говоря, Муссолини был беспринципным демагогом-популистом, но при том хорошим оратором и весьма неплохим стратегом. А еще он был выходцем из низов, сыном кузнеца. Итальянцам, у которых неприязнь к аристократии засела в крови с давних пор, всегда нравились герои из простого народа, такие, как сын трактирщика Кола ди Риенцо или Джузеппе Гарибальди, отец которого был владельцем небольшого торгового судна, по сути — обычным моряком.

В октябре 1922 года на митинге в Неаполе Муссолини объявил о намерении захватить власть: «Либо нас добровольно допустят к управлению, либо мы захватим власть, совершив поход на Рим». 27 октября 1922 года начался многотысячный поход на Рим сторонников фашистской партии. 30 октября фашисты вошли в Рим, не встретив сопротивления со стороны правительственных сил. После аудиенции с королем Виктором Эммануилом III Муссолини приступил к формированию фашистского правительства, в котором он занял посты премьер-министра, министра внутренних дел и министра иностранных дел. По сути, произошел мирный фашистский переворот, после которого Виктор Эммануил стал марионеткой в руках диктатора Муссолини.

Бруно и Бенито Муссолини

«Без ложной скромности я считаю себя духовным отцом генерального плана реконструкции Рима», — говорил Муссолини. Скромностью он вообще не страдал, ее недостаток компенсировался избытком энергии. Дуче[150] (партийный титул Муссолини) мог руководить семью министерствами и находить при этом время для Рима, которому предстояло превзойти в своем величии Древний Рим (так и вспоминается народная мудрость: «Дурень думкой богатеет»).

Оно бы и ладно. В конце концов, реконструкция идет городу на пользу, при условии, что она проводится с умом. Однако во главу ставилась не польза, а возвеличивание древности за счет других периодов, не менее ценных для истории Рима. Муссолини делил проблемы Рима на «проблемы необходимости» и «проблемы величия»: «Проблемы необходимости проистекают из развития Рима и сводятся к двум основным факторам: домам и коммуникациям. Проблемы величия совсем другого рода: нужно освободить от посредственных наслоений весь древний Рим, но рядом с Римом античным и средневековым нужно создать монументальный Рим ХХ века. Рим не может и не должен быть только лишь современным городом в банальном смысле этого слова. Он должен быть городом, достойным своей славы, и эта слава должна беспрерывно обновлять его, чтобы передать его грядущим поколениям как наследие фашистского времени».

Любовь Муссолини (и всех итальянских фашистов) к Древнему Риму зиждилась на тоске по былому величию и стремлению к его восстановлению. С подобной точки зрения средневековый или барочный Рим не имел никакой ценности, поскольку в те времена римляне, то есть — итальянцы, не правили миром, а сами страдали от засилья иностранных держав. Образно говоря, вместе с водой фашисты старались выплеснуть и «ребенка» — не имперский Рим. Леонардо да Винчи, Микеланджело, Бенвенуто Челлини и прочие гениальные художники в представлении фашистов не стоили и мизинца консула Авла Плавтия, завоевателя Британии и ее первого наместника. К тому же любителям торжественных шествий больше импонировали прямые широкие проспекты, а не хитросплетения средневековых улиц.

Собственно, ничего нового Муссолини не предложил. Возвеличивание Древнего Рима началось сразу же после объединения итальянских земель, и примерно тогда же начали переселять бедняков из центра на окраины города (это было второй составляющей плана превращения Рима в «монументальный город ХХ века»). И негативное отношение общественности к Риму возникло задолго до прихода фашистов к власти. Еще 1914 году писатель Джованни Паппини выразился о Риме следующим образом: «Этот город, чьи руины, чьи площади, чьи церкви являются олицетворением прошлого, этот город — разбойница и воровка, которая привлекает, как путана, своих любовников и заражает их сифилисом хронического археологизма, этот вероломный и опасный символ всего того, что чинит препятствия рассвету в Италии нового, оригинального мышления».

Муссолини, по понятным причинам, больше всего импонировал основатель имперского Рима Октавиан Август. В октябре 1925 года дуче сказал римлянам: «Через пять лет Рим должен предстать перед народами мира во всей своей красоте, как просторный, чистый, могущественный город, каким он и был во времена первой империи Августа. Вы продолжите очищать ствол могучего дуба от того, что все еще загораживает его… Вы освободите от паразитирующих мирских строений великие храмы христианского Рима. Тысячелетним памятникам нашей истории необходимо уединение».

Энрико де Никола — король Италии и Бенито Муссолини покидают дворец Монтечиторио. 1923 год

В числе первых был снесен средневековый квартал вокруг площади Арачели у подножия Капитолийского холма, после чего стали «открыты взору» Капитолийский ансамбль и монумент Виктору Эммануилу II. Затем снесли квартал Алессандрино,