— А ну прекратить этот грохот! — заорал только что проснувшийся и от того злой и раздражительный Фашист, распахнув окно.

— Отпирай! — рявкнули снизу в ответ, продолжая греметь прикладами.

— Я те щас отопру! Вот я те щас отопру! — вконец взъярился Фашист. — Эй, Волчара, где у нас гранаты?! Подай-ка мне одну для гостей!

Еле продравший глаза после практически бессонной ночи Волк, непонимающе уставился на что-то тараторящего на арабском напарника. Зато внизу сразу смолкли, послышались тихие совещающиеся друг с другом голоса. А потом кто-то робко прогундосил, не показываясь из-за забора:

— Нам нужен командир группы «Голубь» и его русский друг. Скажите, они здесь живут?

— Ты сначала покажись, уважаемый! — все еще грозно, но уже больше играя гнев, рыкнул Фашист. — А ну всем, кто не хочет словить прямо сейчас гранату, выйти на середину улицы, чтоб я вас видел.

Внизу вновь заспорили шепотом, так что не было слышно, что конкретно там говорят.

— Считаю до трех! — голый по пояс Фашист высунулся из окна так далеко, что Волк всерьез начал опасаться, как бы напарник не вывалился невзначай. — Раз! Два!

— Не надо гранату! Не надо! — заверещали из-за забора. — Нам приказали доставить вас к шейху Халилю. Приказали доставить немедленно! Все, не надо гранату, мы выходим!

Услышав имя шефа Аппарата центральной национальной безопасности, Волк разом подскочил с постели и высунулся в окно. Сонливость сняло, как рукой. Шейх просто так беспокоить не стал бы. Да и само появление его в Бинт-Джебейле в тот момент, когда туда вот-вот должны были войти израильские войска, уже говорило о чрезвычайной важности предстоящего задания. Трое типичных боевиков «Хизбаллы» одетых в темно-зеленую камуфляжную форму неловко переминались посреди улицы.

— Что, сам Халиль здесь? — переспрашивал удивленный не меньше своего старшего товарища Фашист. — Откуда он взялся?

— Приехал утром на трех машинах с охраной. Приказал немедленно вас отыскать. Наверное, всю ночь был в пути. Ночью самолеты не бомбят, можно ездить. Сейчас он в четвертом бункере в Северном секторе, ждет вас.

— Хорошо, мы сейчас оденемся и выходим. Машина у вас есть?

— Да, есть машина.

— Ладно, ждите в ней. Сейчас мы свою заведем, и будете показывать дорогу.

Фашист уже хотел было захлопнуть окно, но старший прибывших за ними боевиков отрицательно замахал руками.

— Нет, приказано доставить вас на нашей машине, а потому отвезти обратно. Не надо свою брать. И не надо брать ваших людей, которые из Ливана. Шейх приказал, чтобы пришли только русские!

— Это еще что за дела? — вслух удивился Фашист, непонимающе глядя на Волка.

Тот в ответ, молча, пожал плечами, изобразив на лице философское смирение. Про себя же подумал, что ничего хорошего подобный вызов не сулит, а раз не привлекают истинно мусульманскую часть команды, то поручение должно быть наверняка делом щекотливым, находящимся на самой гране того, что дозволено правоверному, а может и переходящим эту весьма расплывчатую грань.

Шейх ждал их в личном кабинете командира сектора. Сидел в углу, поджав ноги на цветастом молитвенном коврике с великолепным презрением игнорируя европейскую мебель, которой был обставлен кабинет. Во всем, что касалось канонов восточной культуры, соблюдения традиционного уклада, Халиль был показательно ортодоксален, и хотя и не требовал от своих подчиненных таких же жертв, но зная нрав и привычки шефа, практически все сотрудники Аппарата центральной национальной безопасности старались так же во всем придерживаться истинно исламских традиций. Волк, почтительно склонившись в дверях, исподтишка оглядел худощавую высохшую фигуру шейха, облаченную в небрежно наброшенный на плечи черный халат. Халиль с последней их еще довоенной встречи сильно изменился. Черты его и без того ястребиного лица невероятно заострились, глаза покраснели от долгой бессонницы, а щеки ввалились обтянув желтой, как древний пергамент кожей, вытарчивающие вперед скулы. Да видно не сладко пришлось ему с началом боевых действий! На голове шейх обычно носил традиционную черную чалму с зеленой повязкой хаджи, сегодня зеленая лента отсутствовала, и это Волк тоже счел дурным знаком. Снять подобную почетную регалию, правоверного могло побудить лишь участие в деле, которое он не считает правильным и угодным Аллаху. Так что отсутствие повязки сегодня говорило само за себя.

— Входите, входите, друзья мои, — радушно распахнул им навстречу объятия шейх.

Однако с места не встал, и даже не приподнялся, ограничившись лишь формальным жестом приязни. Волк про себя накинул еще несколько гирек на чашу весов отмерявшую рост его дурного предчувствия. Обычно Халиль был не столь ласков, сколь деловит, не скрывая своего утилитарно прагматичного отношения к наемникам. Уж своими друзьями он всяко их ни разу не называл, явно готовит какую-то гнусную пакость.

— Входите, садитесь, где удобнее, разговор будет долгим, — приглашающе повел ладонью Халиль.

Как и положено примерному мусульманину, Волк, под острым взглядом главного ревнителя исламских традиций Партии Аллаха, дисциплинированно опустился на пятки. Фашист, свободный по своему вероисповеданию от подобных условностей, нахально уселся на стул, презрительно игнорируя пронзивший его острым кинжалом из-под кустистых бровей взгляд Халиля. От Волка не укрылось, как непроизвольно дернулся кадык шейха и плотнее сжались губы, будто не пуская наружу готовые вырваться гневные слова. «Ох, довыпендривается глупый мальчишка… Доиграется с огнем…», — горестно качнул он головой, но перевоспитывать Фашиста было занятием бесперспективным, Волк знал это абсолютно точно.

— Вы знаете, что уже третью неделю идет война с неверными, — откашлявшись тихо начал Халиль. — Войска захватчиков уже здесь, на нашей земле. Постоянные воздушные удары подрывают мужество защитников страны. К сожалению, в наши времена сердца правоверных не столь тверды и полны мужества, как в далекую старину.

Халиль значительно посмотрел прямо в лицо сидящему напротив него Волку и, понизив голос до едва различимого шепота, продолжил:

— Поэтому сегодня нам нужен пример ужаса. Некий символ звериной жестокости врага, который мог бы зажечь справедливую ярость в сердцах жителей Ливана, вернул им утраченное мужество и стойкость.

— И что же может стать таким символом? — почтительно спросил, заглядывая в полузакрытые глаза шейха Волк.

— Не торопись, — властным жестом руки Халиль остановил его. — Жестокости и варварству врага нет предела. Под ударами его бомб и ракет десятками и сотнями гибнут беззащитные люди, не сделавшие агрессору ничего плохого, не представлявшие для него никакой угрозы. Это ли не символ мученичества? Это ли не вызов нам? Разве не взывают о мести невинно погибшие души? Разве не заставляют нас крепче сжимать оружие?

Волк подтверждающе закивал головой, осторожно показав из-за спины кулак нагло улыбавшемуся во весь рот в процессе всего эмоционального выступления шейха Фашисту.