смотрит только перед собой или на Ромку. Идет по лестнице впереди, я едва поспеваю сзади. Открываю дверь ключом и отхожу в сторону.

Дальше — по отработанному сценарию. Кир, скинув кроссы, сразу проходит в комнату, я — бегу за ними и тут же начинаю раздевать спящего Ромаша.

Кирилл сразу выходит в прихожую. Я нервно облизываю губы. Оттуда доносится шелест одежды, и мне остается догадываться, обувается он или, наоборот, раздевается.

Отточенными движениями снимаю с сына курточку, комбинезон, обувь, шапку. Расстегиваю кофточку, чтобы не было жарко. Забираю одежду и, выйдя из комнаты, плотно прикрываю дверь.

Кирилл стоит в дверном проеме между прихожей и кухней. Его куртка висит на вешалке, обувь у порога. А я не знаю, что при этом чувствую. Разочарование или облегчение. Наверное, все вместе. И еще стыд, за малодушное бегство из дома его родителей.

Залипнув в телефоне, он с кем-то переписывается. Конечно, на ум сразу лезет Карина! А кто еще?! И снова режет ревностью.

— Ну?.. — вдруг подает он голос, — расскажешь, что случилось?

Сознательно оттягивая время, убираю на место детские вещи, сумку убираю с прохода, потом смотрю на себя в зеркало. Что говорить?

— Настя… — вижу боковым зрением, что начинает приближаться, — не молчи пожалуйста. Сколько можно все держать в себе?

— Ничего там нет.

— Почему уехала тогда?

Молчу. Сердце снова на износ. Оглушает, рождая внутри безрассудную решимость. И правда, надоело копить обиды, так и захлебнуться недолго.

— Потому что зря вообще приехала.

— Зря? Почему? Тебе не понравилось? Тебя обижали?

— Нет, конечно… — проговариваю, продолжая смотреть на свое отражение в зеркале, — просто меня напрягает ситуация в целом.

— Поясни, — просит он спокойно.

Сам же делает в мою сторону еще один шаг. Следующий вдох приносит с собой его запах. По телу проходит легкий озноб, концентрируется в районе копчика. Нагревается и начинает печь.

— Мне там не место, Кир. Не надо больше меня туда приглашать.

— Не соглашусь… Тебе было там хорошо… до определенного момента.

К чему это? Хочет в ревности меня уличить? Потешить свое эго?..

Ловлю в зеркале его взгляд. Внимательный сосредоточенный, чуть взволнованный.

— Кирилл, — произношу тихо, — постарайся меня понять.

— Я стараюсь изо всех сил, Настя… ты ведь сама не даешь…

— Знаешь, когда я забеременела, его никто не хотел, — на последнем слове мой голос предательски надламывается.

Кир, резко выпрямившись, прочищает горло.

— Никто, кроме Лешки и бабушки…

— А твои родители?

— Нет… не хотели… никто не хотел, Кир… и ты тоже.

— Я не знал… я не поверил… Прости…

С этими словами он обхватывает меня руками и прижимает спиной к своей груди. Я дергаюсь, получается довольно грубо, но Греховцев не уступает. Вдавливая в себя, полностью меня обездвиживает. Мне остается только вертеть головой.

— Пусти!

— Настя… успокойся… прости, слышишь…

— Никто его не хотел! — вырывается из меня отчаянное, — вы все хотели, чтобы я избавилась от него!

— Прости… — шепчет в самое ухо, удерживая меня, как душевнобольную.

— Он никому не был нужен, Кир! А сейчас… сейчас он Греховцев Роман, и его все любят! Он срочно всем понадобился!

— Если бы мои знали, Настя, они любили бы его еще на стадии беременности… Я бы тоже любил!

— Теперь столько внимания!.. Нам не надо!.. Зачем ты меня тянешь в свою семью, Кир?! Ты же понимаешь, как мне сложно! Должен понимать!.. Я же живой человек…

Я начала извергать из себя обиды, страхи и сомнения и теперь никак не могу остановиться. Где-то на задворках сознания маячит мысль — завтра мне будет ужасно стыдно за то, что снова признаюсь, но я просто больше не могу держать это в себе!

— Настя, — могу ошибаться, но мне слышится в его голосе боль, — прости… я не знаю, как сказать, что чувствую, но я, бл*дь… — переводит дух, глядя куда-то в область моей щеки, потом ведет по ней губами, — бл*дь, Настен… я безумно рад, что ты решилась его родить… Мне… орать хочется от ужаса, как представлю, что ты могла тогда избавиться от него.

— Я бы не смогла.

— Я не хотел этого, и мне пздц, как стыдно за те мои слова… — судорожно вздыхает и продолжает, — Насть… я не знаю, как сказать…

Поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом в зеркале. Читаю в нем то, что он не может выразить словами. Читаю и… не верю.

Быть этого не может.

— Я врезался в тебя, Настя… насмерть… — дергает одним уголком губ, — мокрое место от меня осталось.

Не дышу. Сердце замирает. Шок.

Смотрю на свое лицо. Дикие, полные слез глаза, неестественно яркие губы, алые пятна на щеках.

Не может быть. Зачем он так?..

Кир, в отличие от меня, дышит, грудь ходит ходуном, руки слегка подрагивают. Внезапно дергает на себя и припадает губами к шее. Жаля кожу горячим дыханием, яростно целует. Проводит языком от основания до мочки уха, переходит на затылок.

Я, ошарашенно распахнув ресницы, превращаюсь в послушную куклу, отвожу голову настолько, насколько ему требуется, и даже не думаю противиться.

Только минутку. Дарю себе несколько мгновений… потом еще немного и еще…

Сладкая пытка продолжается. Тело пропускает через себя одну за другой теплые волны, в животе сладко сводит. По венам огонь бежит.

Еще немного…

Боже…

— Настя… насмерть… ох*еть просто!..

Да-а-а-а…

Его руки оживают, быстро переместившись на мой живот, сдавливают, мнут, вжимают в крепкое мужское тело.

Я плыву. На свое отражение больше не смотрю. Это ужасно. Я похожа на обдолбанную наркоманку. Голова мотается из стороны в сторону, глаза закатываются, из горла стоны рвутся.

Глава 52

Кир делает толчок бедрами и ударяет в мои ягодицы каменной эрекцией. Он отзывается сладким спазмом в низу живота.

Да-а-а…

— Настя… взорвусь щас…

Торопливо пробирается руками под мою кофту, гладит кожу, а потом лезет под косточки бюстгальтера пальцами. Сдвигает чашечки вверх и сжимает груди ладонями.

Меня молнией пробивает.

Отрывается от моей шеи и, прижавшись щекой к щеке, смотрит на меня в отражении. Взгляд пьяный, шальной. У меня не лучше.

Предпочитаю не смотреть. Закрыв глаза, проваливаюсь в ощущения. Невыносимо жаркие, на грани терпимости.

Нервное напряжение достигает апогея. Из куска мягкой глины, я превращаюсь в комок нервных окончаний. Дергаюсь от каждого нового касания.

Трет соски, выкручивает пальцами, оттягивает.

Аааа… да-а-а… Боже…

Между ног набухает, часто пульсирует, наполняется тягучей тяжестью.

— Настя… Настя… — шепчет мое имя, — Настя… пожалуйста!..

Следом чувствую его ладонь на животе, тот тут отзывается мелкой вибрацией. Максимально оттянув пояс джинсов вниз, Кир просовывает туда руку. Касается пальцами кромки трусов, я каждый