В напряженной тишине прокашлялся Пахом:

— Да непохоже, чтобы откупался он, батюшка Василий Ярославович. Глянь, броня чужая у седла, и мечей чужих четыре штуки. Кто же полонянина с мечами отпускает? Их с ворога побежденного сами берут.

— Извини, отец, — вздохнул Зверев. — Серого я лишился. Пришлось кобылу эту взамен забрать. Правда, сами ляхи не давали. Насилу саблей уговорил…

— Иди ко мне, — с облегчением перевел дух боярин Лисьин. — Иди ко мне, чадо, дай обниму тебя. Напугал ты нас ныне, ох, напугал.

— А ляхи-то где, Андрей Васильевич? — крикнула какая-то из баб.

— На Суриковское болото завел. Обещал путь до усадьбы князя Друцкого показать — вот и пошли…

По толпе пронесся злорадный шепоток.

— А сам-то, сам как ушел?

— Повезло. Тебе, отец, кстати, поклон от Ивана Крошинского. Он с десятью холопами живым ушел. Меня, хочу сказать, как мог, уберегал. Хороший человек, хоть и схизматик.

— Хороший… — Боярин снял с сына шапку, взлохматил волосы. — Брить тебя пора. Пора. Ты стал настоящим воином. Идем! По такому поводу молебен в храме заказать надобно. И пир устроить.

— Обожди… — Новик обернулся: — Добро там с коня снимите, но не расседлывайте! Отлучиться мне надобно. Матушка, буханку хлеба белого мне дай и молока парного.

— Зачем?

— Расплатиться нужно. Срочно. Молоком, не отдарюсь — за душой явятся.

— О, Господи, — перекрестился боярин. — Опять… Не говори мне ничего. Не надо!

— Как ты узнал? — Это было первое, что произнес Зверев, входя в пещеру. — Как ты узнал, что мне понадобится…

Он осекся, увидев внизу женщину, торопливо прикрывшую лицо краем платка, и отступил немного назад, к внутреннему пологу. Андрею — как, наверное, и всем, кто ходил в логово старого колдуна — не хотелось, чтобы о его визитах знал кто-то, кроме самого Лютобора. Слухами, конечно, земля полнится. Но одно — слухи, а другое — когда тебя то и дело у чародея застают.

Внизу волхв неторопливо поучал:

— Ты, молодуха, нюни не распускай. Ну да, по зиме мужики выпить любят. А чего еще делать зимой? Токмо крепости снежные рушить, кулачные бои устраивать да мед хмельной пить. Ты, значится, так. Коли дома у тебя гуляют — сладкое на закуску подавай. Опосля пива да меда, сама знаешь, солененьким все закусить норовят. А ты сладкое подавай. После него пьется плохо, пиво в горло не лезет. Коли муж на стороне перебрал — медом откармливай. Теперича сюда смотри. Вот тебе корень копытня. Травку такую, с листьями, на отпечаток копыта козлиного похожими, знаешь? Вот он и есть. Кусочек с полпальца отломишь, воды с полкорца — да запарь в печи. Как кипеть начнет, «Отче наш» десять раз прочитаешь — и вынимай. Отвар незаметно в мед хмельной подмешивай. Выпьет — его после этого сразу рвать начнет, крючить, корежить. А ты жалей, жалей. Говори, что болен он, видать, и пить ему этого не нужно. Опасно, мол, травится. Глядишь, испугается бедолага да на несколько месяцев с этим завяжет. Потом, само собой, опять начнет. Ты этому делу не мешай, только присматривай. Сразу ведь сильно гулять не станет, потихоньку это раскручиваться будет. А как опять надоест тебе — снова отварчику подлей, и он, сердечный, опять хмельное забросит надолго. Так держать и будешь в руках. Ласково, но строго. Ты его любить люби, но и не распускай. Не то сядет на шею-то, командовать начнет. Ты его жалей, жалей больше, смирение выказывай. Но только пусть все завсегда в твою сторону у вас оборачивается! Ему же на пользу. Коли опасаешься сильно, заговор над ним, спящим, прочитай: «Ты, небо, слышишь, ты, небо, видишь. Звезды вы ясные, сойдите в чашу домашнюю; а в моей чаше пустая вода горька и мала. Месяц ты красный, зайди в мою клеть; а в моей клети ни дна, ни покрышки. Солнышко привольное, взойди на мой двор; а на моем дворе ни людей, ни зверей. Звезды, уймите Вадимира от хмеля; месяц, отврати Вадимира от хмеля; солнышко, усмири Вадимира от хмеля». Запомнила, али повторить?.. Верно, верно сказываешь… Сегодня же и прочитать можешь, вреда не будет. Ну, ступай молодуха, ступай. А навестить надумаешь — воска пчелиного прихвати да жира нутряного бараньего. На снадобья лекарственные он быстро уходит. Как весна, обязательно ведь ко мне побежите, на лихоманку укороты искать. Ну, ступай, и да пребудут с тобой Дидилия с Ладой.

Андрей вышел на улицу, прихватил чалую под уздцы, увел за малинник. Немного подождал, глядя сквозь заросли, как женщина торопится по тропинке прочь. Вернулся назад, вошел в пещеру:

— Здрав будь, чадо мое неразумное, — приветствовал его старик. — Что же голосишь не глядючи? Ладно, тебя баба дурная заметит. А ну, ляхи подлые тут окажутся? Ты заговор запомнил? Хотя в этом деле отвар куда как надежнее действует. Сколько я бобылей запойных отваром из копытня в люди обычные вернул — и не счесть. Мыслю, город заселить можно.

— Как ты узнал, Лютобор? Как ты узнал, что мне заклятие на лапу лягушачью понадобится?

— Странные вопросы задаешь, отрок. Нешто забыл, как мы в зеркало Велеса за тобой смотрели? Молодуха яйца принесла — закати десяток в угли, пусть запекутся. Нам с тобой аккурат отобедать хватит.

— Зеркало сказало, что я воспользуюсь этим заклятием?

— Нет, чадо… — Старик шумно втянул носом воздух. — Зеркало показало, как ты, усадьбу отцовскую и людей в ней спасая, ворога в болото за поместьем своим увел, потопли там они многие, но и тебя тем часом не стало.

— Я умер? — выпрямился у очага Зверев. — Ты хочешь сказать, я должен был умереть? Но почему ты меня не предупредил?!

— Упредил бы — ты бы остался, в полон не попал. Вороги бы усадьбу разорили. А ведь ты. чадо, собою для нее пожертвовал, живота не пожалел, людей спасая… Не забыл про яйца-то? Бо кушать хочется. Стало быть, пришлось тебя на муку отпускать. Ведь не простил бы ты ни себе, ни мне гибели дома родного.

— Ты не предупредил меня о том, что я вот-вот умру?

— Я дал тебе соломинку, отрок, по которой из рук Мары Жестокосердной обратно на свет выбраться можно. И ты выбрался, соломку не утерял.

— Но почему ты решил это вместо меня, старик? Почему не спросил меня, моего желания?

— Так ведь ты и так сам все решил, отрок. Сам и выбор свой сделал. И в тот час, когда поляков в топь на гибель повел, и когда от зеркала намедни отошел, обряд до конца не закончив. И когда на дозор чужой не глянул, что к тебе приближался. И сегодня, когда разговор начал, по сторонам не посмотрев. С каждым шагом в жизни этой ты выбор делаешь, каждый твой шаг путь жизненный в ту али иную сторону уводит. Каждый. Ты меня винишь, чадо неразумное? А я ли виноват, что ты в зеркало смотреть перестал, едва оно утро рассказом своим миновало? Сам бы увидел — сам дальше и думу думал. Я ли виноват, что ты чужих холопов за своих принял? Каждый шаг твой, отрок, каждый шаг всю судьбу определить может. А тебе вечно под ноги себе глянуть лень! Яйца выкатывай, обгорят! Вниманию научись, чадо неразумное. Мелочи замечать, с поступками не торопиться. Вот тогда и попрекать других будешь. А покамест отвагою своей ты лишь глупость покрываешь!.. Достал?