случае, очень спешить — так, что я чуть не упала, вскочив в автобус.

С и л а ш и. У вас тоже есть козырь.

К а т а. Да. Сорок два года — не так уж страшно. Можно еще себя подремонтировать и на склоне лет наскрести горсточку идиллий. Если б я не изуродовала себя этой столь достойно оплеванной верностью. Если б я не подавила в себе здорового инстинкта.

С и л а ш и. Я думал не об этом…

К а т а. Но я думаю об этом, и к тому же постоянно. Как в темной башне прохожу я по своей жизни, тщетно стуча в замурованные окна. Сразу же после освобождения я попала на работу в лабораторию одного завода, руководитель которой… Вы, вероятно, слышали о нем — он одновременно с с англичанами провел первый опыт с радиолокатором. А, да что говорить! Где свидетельство, которое выдается за подобное самоотречение? Где тот банк, коль скоро мы отменили бога, в котором оно разменивается? Мужчина, знающий больше меня, одной со мною профессии и каждую минуту находящийся рядом со мной… Правда, мои воспоминания порой иллюзорны. Может, их приукрашивает так долго сдерживаемое, а сейчас бурно прорвавшееся чувство неудовлетворенности? Но тогда у меня уже было двое детей, а муж — в плену. Его увели прямо на улице, весной сорок пятого года. Тогда это было просто подло с моей стороны! В результате его подцепила какая-то пустышка; первая его жена погибла от осколка во время бомбежки. Это было самое большое окно — настоящие ворота. Остальные я заделала значительно проще…

С и л а ш и. Вы говорите: окна… Но действительно ли был через них выход…

К а т а. Да, и в этом-то весь ужас! Я переношусь в прошлое и заново переживаю свои решения.

С и л а ш и. Вы и сейчас решили бы точно так же.

К а т а. Да, как будто бы и нельзя иначе. Но, быть может, это всего лишь мираж. Потому что, возможно, не характер определяет наши решения, а решения — характер. Позже щель казалась мне все более узкой, заделка окон все быстрее… пока я не оказалась замурованной в этой тюрьме настолько, что почувствовала: у меня даже никогда и не было возможности выбора.

С и л а ш и. А если б вы в первом или последующих случаях выбрали другое, вы уверены, что…

К а т а. Даже в самом худшем случае я привыкла бы, что сегодня сплю в постели одного, завтра — другого…

Тишина.

С и л а ш и. Словом, мы промахнулись с нашей нравственностью.

К а т а. Да, моральная надстройка относительна. Нельзя жить моралью прошлой эпохи. Мы там, в Сегхате, на основе романов, склонности своего сердца и при поддержке учителя составили рецепт благородства.

С и л а ш и. И это анахронизм? Это повлекло за собой наказание? Я сегодня уже слышал подобное обвинение.

К а т а. От кого?

С и л а ш и. От вашего сына…

К а т а. Петер еще ребенок. Должно быть, он допустил какую-то бестактность.

С и л а ш и. Он налетел на меня так, словно надеялся, что у меня найдется какой-нибудь аргумент или что-то в этом роде, с помощью чего я смогу оправдать побуждения, которые он считает постыдными и осуждает. Он проводил меня до дома.

К а т а. Чтобы под предлогом этой прогулки улизнуть от меня и от занятий…

С и л а ш и. Он натура более глубокая, чем вы предполагаете. Он может страдать за других и вместо других. Это великое дело…

К а т а. Ну, и что вы ему ответили?

С и л а ш и. Я принял вызов. От имени всей морали прошлого.

К а т а. А именно?

С и л а ш и. Я сказал ему: вы выйдете из этого кризиса окрепшей.

К а т а. Я?

С и л а ш и. Да, потому что ваша жизнь была экспериментом, на основе которого он хотел сделать слишком поспешные выводы.

К а т а. Дядя Банди, так вы полагаете, что они слишком поспешные?

С и л а ш и. Да, я это вижу.

К а т а. Что вы видите?

С и л а ш и. Что нравственность — единственная сфера, где в расчет принимается лишь пыл и искренность усилий.

К а т а. И целесообразность!

С и л а ш и. И целесообразность. Но не успех.

К а т а. Как это понять?

С и л а ш и. А вот так, что усилие здесь проявляете вы: оно становится моральным капиталом, и неудача не может лишить его ценности.

К а т а. То есть дети мои могут развратиться, муж — отбросить меня как тряпку…

С и л а ш и. А ваше благородство лишь сбросит бремя, станет более свободным.

К а т а. Вы исходите из мужского опыта…

С и л а ш и. Нет, из женского… опыта сильных духом, благородных женщин.

К а т а. В таком случае я не хочу быть благородной женщиной! Ни шага дальше по тому пути, который привел меня сюда.

С и л а ш и. У вас есть другой путь?

К а т а. Да, путь малодушных женщин. Надеяться, что мой муж разочаруется и вернется ко мне. Или ходить к косметичке, привести себя в порядок, чтобы нравиться другим.

С и л а ш и. Своим тоном вы сразу же даете ответ, можете ли вы это сделать.

К а т а. А если не могу, то должна холодным здравым умом признать, что достойна случившегося…

С и л а ш и. Или?

К а т а. Или по заслугам возненавидеть — не мужа, а весь мир, галактику, в которой моя судьба сложилась именно так.

З а н а в е с.

Действие третье

Снова холл и снова воскресное утро, только чуть более позднее. Более позднее и время года — начало июля. Это заметно по проникающему через окно маленькой комнаты свету и пению птиц. В и ц а  зашивает юбку, видно, что ей это внове. Рядом с ней, у стены, гладильная доска. П е т е р  выходит из своей комнаты, в летней одежде, без пиджака. Останавливается около Вицы.

П е т е р. Обруч… У тебя в этой юбке ноги будут как ходули.

В и ц а. Ну вот, пожалуйста, теперь ноги. Что ты еще хочешь раскритиковать во мне?

П е т е р. Во всяком случае — прогресс.

В и ц а. Что?

П е т е р. Что сама зашиваешь.

В и ц а. В последнее время я не особенно люблю просить маму.

П е т е р. Ты воображаешь, что у тебя не хватит для этого душевных сил…

В и ц а. Ты с успехом заменяешь отца. С тех пор как ты сдал на аттестат, слишком уж задрал нос. (Становится перед зеркалом в зашитой юбке колоколом.)

П е т е р. Церковь в Варошмайоре{39}?

В и ц а. Площадь Москвы.

П е т е р. Твой крестоносец порвал с клерикализмом?

В и ц а. «А где ж прошлогодний снег?»

П е т е р. Прогресс… Ну, а новый?

В и ц а. Женатый…

П е т е р. О-о…

В и ц а. То есть почти.

П е т е р. Твой отец?

В и ц а. И твой. Он поведет меня на выставку.

П е т е р. Колоссально…

В и ц а. Я думаю, это вполне пристойно — проводить воскресенье с отцом.

П е т е р. Во всяком случае, гармонирует с твоей этикой. Правда, что он был с твоей школой на экскурсии?

В и ц а. Представь. И ухаживал за всеми учительницами. Если ты видел Фружи, как она вертелась вокруг него. Она его выдвинет председателем родительского комитета.

П е т е р. Он этого заслуживает в качестве образцового родителя.

В и ц а. Не суди дела родителей.

П е т е р.