В медицине определенные знания могут быть достигнуты при изучении собственного тела и коллег, но более полная информация может быть получена только при рассмотрении внутреннего строения человеческого организма. Какие-то знания можно приобрести, наблюдая за наставником-Целителем во время работы, но основные — только при детальном исследовании: при вскрытии трупов, как это делается сейчас в современных медицинских колледжах.

Сегодня мы воспринимаем эту ступень медицинского образования как нечто само собой разумеющееся, но нужно помнить, что даже в прошлом веке вскрытие человеческих останков было ограничено, вскрывать разрешалось только тела казненных. Тел для изучения не хватало, а те, которые позволяли анатомировать, к моменту, когда они попадали на стол для вскрытия, не всегда были нужного качества. Ужасные истории о грабителях, раскапывающих могилы недавно захороненных для продажи анатомам, и о похитителях тел, блуждающих по улицам Лондона в поисках свежих трупов, были не просто плодом писательской фантазии, но отражали действительное положение дел в большинстве цивилизованных стран Европы.

Причин запрещения вскрытия трупов было немало. В свете наших сегодняшних представлений о человеческом теле они могут показаться неправдоподобными. Они исходили из религиозных и философских представлений о человеке, которые существовали у наших предков и предков Дерини. Последователи всех видов религий в обоих мирах имели твердые аргументы против такого рода практики. Считалось, что тело является вместилищем души, и поэтому его нельзя разрушать после смерти. Это считалось святотатством. Далее, церковь учила (и сейчас учит в соответствии с некоторыми верованиями), что после смерти каждого ожидает Страшный Суд и воскресение из мертвых. По этой же причине до недавних пор существовал запрет на кремацию, потому что тело, превращенное в пепел, не может предстать перед Богом на Страшном Суде.

Конечно, этот аргумент не принимает во внимание те тела, которые не могут быть погребены, хотя и не по собственной вине — погибшие в море и съеденные рыбами, или растерзанные дикими животными, или поглощенные пожаром. Также очевидна невозможность восстановления тела, которое подверглось разложению при погребении, когда кости в конце концов превращаются в прах и становятся частью почвы. Из почвы прорастают растения, которыми питаются животные, и тех в свою очередь съедает человек и снова воспроизводит себе подобных, несомненно, используя те же атомы и молекулы.

С другой стороны, если Бог способен воскресить людей во плоти в день Страшного Суда, если некий высший разум может выбирать для своих созданий телесные формы, тогда он может найти способ воссоединить все присущие данному индивидууму атомы и молекулы, то есть завершить свой план независимо от степени разрушения бывшего вместилища души.

Отношение гавриилитов к этой проблеме отражает тот же рациональный подход, несмотря на то, что официальная церковь не одобряла вскрытия мертвых. В стенах аббатства святого Неота стало обычной и приемлемой традицией отложить погребение умершего собрата, пока старший наставник не вскроет тело, чтобы ученики-Целители прошли на нем обучение. Это рассматривалось не как неуважение к мертвому, но, напротив, как последняя услуга, которую умерший мог оказать своим собратьям, отдавая свое тело следующему поколению Целителей для обучения.

Эти уроки принесли много пользы Килиану, хотя первый день его обучения на этой ступени подготовки Целителей оказался отмечен одной из самых мрачных трагедий в истории аббатства святого Неота.

В анатомическом зале было тихо, когда Килиан и другие опоздавшие вошли и поспешили на свои места. На скамьях, расположенных ярусами, студентов было вдвое больше, чем Килиан когда-либо видел на обычном исследовании. События предыдущего дня всех ошеломили. Теперь здесь присутствовали все старшие послушники, небольшая кучка младших воспитанников, таких, как Килиан, и почти все учителя-Целители из школы.

В круглой аудитории стояла напряженная тишина, неожиданно она сменилась шорохом подошв из сандалового дерева, шелестом белых одежд учеников и зеленых шелковых мантий учителей, когда все поднялись при появлении настоятеля.

Отца Эмриса сопровождали двое наиболее уважаемых учителей-хирургов, один из которых был в зеленой светской одежде. Оба они остались у двери, когда настоятель прошел в зал. Белые драпировки покрывали то, что лежало на двух белых столах, высотой по пояс и занимающих весь центр зала. Эмрис прошел между ними. Чья-то бледная и дрожащая рука поправила край простыни, соскользнувшей с ближайшего стола.

Никому не надо было объяснять, что лежало под этой драпировкой, и тем более Эмрису. Менее чем двадцать четыре часа назад настоятель монастыря святого Неота выстрелил стрелой в сердце того, кто занимал теперь этот стол, это было намеренное и рассчитанное действие со стороны человека, который давал клятву никогда не отнимать человеческую жизнь. Не стоял вопрос о необходимости этого убийства, чрезвычайные обстоятельства оправдывали его, потому что тот, кто стал жертвой Эмриса, уже убил человека, лежащего на втором столе, и мог бы унести и другие жизни, если бы его так быстро не остановили. Но это не освобождало Эмриса от тяжелой моральной ноши. Немного удивляло, что духовник Эмриса Кверон наблюдал за каждым движением и выражением лица настоятеля с тревогой, стоя среди старших послушников, расположившихся на самом верхнем ярусе.

Если Эмрис и чувствовал испытующий взгляд Кверона, он не показывал этого. Держа руки скрещенными в рукавах своего белого одеяния, настоятель сделал два небольших шага по направлению к кафедре, чуть наклонив голову. Руки его были сложены, как для молитвы, — ладонь с ладонью перед грудью, — и собравшиеся в зале также поклонились. Через минуту Эмрис расправил плечи, намеренно глубоко вдохнул и выдохнул. Затем настоятель поднял голову и протянул руки к небесам, безмолвно обращаясь к Господу за благословением; затем его ладони изящным движением описали круг, точно собирая нити внимания аудитории. Тотчас мир и покой опустился на собравшихся, подобно снегопаду. В зале раздался тихий шелест, когда все повторили следом за ним священный магический знак.

Ничто в выражении его лица и физическом состоянии не выдавало, какое внутреннее смятение он, вероятно, переживал по поводу предстоящего вскрытия убитого им человека. Рассеянным жестом Эмрис пригласил всех присутствующих сесть. Еще раз послышался шорох шерстяных одежд и кожаных подметок. Тусклым взглядом оглядел он лица поверх ряс, терпеливо дожидаясь, пока все усядутся и в зале опять установится тишина. И наконец сказал:

— Не ожидайте от меня долгих объяснений по поводу вчерашних драматических событий. Я только скажу вам, что смерть унесла двоих наших братьев, и ныне мы все оплакиваем их. Отпевание было проведено, как требуют наши традиции. Что касается нашего покойного брата Келвига, я хочу заверить вас, что он умер в благодати Господней. Никакого обвинения не может быть выдвинуто против него в связи со вчерашними событиями, как бы ни были они плачевны. Что касается брата Ульрика, — здесь голос Эмриса на минуту упал, и он сделал глубокий вдох, прежде чем продолжил. — В наших горячих молитвах мы поминаем Ульрика как сына во Христе и считаем, что он тоже умер в милости Господней, хотя и потерял временно контроль над своим сознанием. Глубинные причины этого отклонения сейчас рассматриваются, и соответствующие меры будут приняты.