Она подняла голову. В самом конце библиотечного прохода располагалось одно из очень высоких и узких окон. Оно выходило в черный сад. Черные кусты, черная трава, черные деревья. Скелетики рыб, плавающие в черной воде пруда под черными лилиями.

Цвета в некотором роде присутствовали, но все они представляли оттенки черного, как если бы черный луч пропустили через призму. Кое-где черный цвет с определенной натяжкой можно было принять за темно-лиловый или полуночно-синий. Но в основном все было черным, и небо тоже было черным, потому что данный мир принадлежал Смерти – и этим было сказано все.

Смерть принял ту форму, которую люди создали для него за долгие-долгие столетия. Почему Костлявый? Потому что кости ассоциируются со смертью. Косу придумали сельские жители, посчитавшие эту деталь удачной метафорой. А в Мрачной местности он жил потому, что, согласно людскому пониманию ситуации, не мог жить в более приятном месте, среди каких-нибудь цветочков и пташек.

Такие существа, как Смерть, рождались в воображении людей и там же обретали форму. И он не был единственным…

…Но ему не понравился сценарий. Смерть начал интересоваться людьми. Было ли это мыслью или всего лишь воспоминанием о том, что еще не случилось?

О боже не спускал с Сьюзен глаз.

– Мы можем отправиться за ней? – спросил он. – Я говорю «мы», поскольку, оказавшись в неудачном месте в неудачное время, стал невольным участником событий.

– Она жива, – откликнулась Сьюзен. – А значит, рано или поздно она умрет. А еще это значит, что я смогу ее найти.

Она повернулась и направилась к выходу из библиотеки.

– Но если тамошнее небо, как она утверждает, располагается исключительно над головой, что пролегает между небом и горизонтом?

– Ты не должен идти со мной, – сказала Сьюзен. – Это не твои проблемы.

– Да, но, учитывая, что единственной целью моего существования является плохое самочувствие, любые перемены – только к лучшему.

– Там может быть опасно. Вряд ли она задержалась там по собственной воле. Ты умеешь драться?

– То, что я умею, куда страшнее. Я могу заблевать кого угодно с ног до головы.

Лачуга ютилась на самой окраине городишки под названием Скрот. У Скрота были весьма обширные окраины, сплошь заваленные обломками телег и дохлыми собаками, – люди зачастую проходили этот городок насквозь, даже не осознав, что побывали в «том самом» Скроте. Да и на карте он появился лишь потому, что картографы очень не любят пустых мест.

Страшдество наступало в Скроте спустя некоторое время после Праздника Сбора Капусты, а потом не предвиделось никаких заметных событий вплоть до Праздника Рассады.

В лачуге стояла печь, железная труба которой выходила наружу через крытую капустными листьями крышу.

Со стороны трубы доносились голоса.

– ЭТО ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ГЛУПО.

– Думаю, хозяин, данный обычай зародился в то время, когда в каждом доме были широкие трубы. – Эти слова человек словно бы специально прокричал в трубу.

– ПРАВДА? ОДНО ХОРОШО – ПЕЧКА НЕ ГОРИТ.

Послышался шорох, затем – грохот, и что-то упало в железное чрево печи.

– ПРОКЛЯТЬЕ.

– В чем дело, хозяин?

– НА ДВЕРЦЕ НЕТ РУЧКИ. КРАЙНЕ ЭГОИСТИЧНОЕ УСТРОЙСТВО.

Раздались глухие удары, потом – скрежет, после чего верхняя крышка печи наконец поднялась и чуть отодвинулась в сторону. Из щели показалась рука, нащупывающая ручку на дверце.

Пальцы неуверенно исследовали ручку, и было ясно, что они принадлежат индивидууму, не привыкшему открывать двери.

В конце концов Смерти удалось выбраться из печи. Как именно – описать очень трудно, для этого пришлось бы сложить страницу. Время и пространство, с точки зрения Смерти, являлись понятиями, присущими всем остальным, но никак не ему. В случае же со Смертью напротив этих двух пунктов ставилась галочка в окошке с надписью «Неприменимо». Скажем, если представить вселенную в виде большого резинового полотна… впрочем, лучше не стоит это делать.

– Хозяин, пусти! – донесся жалобный голос с крыши. – Здесь жутко холодно.

Смерть подошел к двери, в щель под которой залетал снег, и осмотрел конструкцию. Снаружи раздался стук, и голос Альберта зазвучал гораздо ближе:

– В чем дело, хозяин?

Смерть просунул голову сквозь доски двери.

– ЗДЕСЬ ТАКИЕ МЕТАЛЛИЧЕСКИЕ ШТУКИ…

– Засовы, хозяин. Их нужно отодвинуть, – пояснил Альберт, зажав ладони под мышками.

– А…

Голова Смерти исчезла. Альберт топал ногами, смотрел, как дыхание вырывается изо рта громадными клубами, и прислушивался к нерешительным шорохам, доносящимся из-за двери. Затем снова появилась голова Смерти.

– Э…

– Это крючок, хозяин, – устало произнес Альберт.

– ДА. КОНЕЧНО.

– Его следует поддеть пальцем и откинуть.

– ПОНЯЛ.

Голова исчезла. Альберт, подпрыгивая, ждал. Голова появилась.

– ГМ… А КАКИМ ИМЕННО ПАЛЬЦЕМ? – Альберт вздохнул.

– Любым, хозяин. Если не получается, чуть нажмите на дверь.

– АГА, ВСЕ ПОНЯЛ. – Голова исчезла.

«О боги, – подумал Альберт. – Эти замки-засовы-щеколды сущая беда для него…»

Наконец дверь распахнулась, появился гордо улыбающийся Смерть, и Альберт вместе с порывом ветра ввалился в лачугу.

– Чтоб мне провалиться! – воскликнул он. – Становится прохладно. Херес есть?

– ПОХОЖЕ, НЕТ.

Смерть перевел взгляд на висевший возле печки чулок и увидел в нем дырку.

К чулку был прикреплен исписанный неровным подчерком листок бумаги. Смерть взял его.

– ИТАК, МАЛЬЧИК ХОЧЕТ ШТАНЫ, КОТОРЫМИ НЕ ПРИДЕТСЯ ДЕЛИТЬСЯ С ОСТАЛЬНЫМИ БРАТЬЯМИ, БОЛЬШОЙ ПИРОГ С МЯСОМ, САХАРНУЮ МЫШКУ, «МНОГО ИГРУШЕК» И ЩЕНКА ПО КЛИЧКЕ ПОЧЕСУН.

– Как мило, – покачал головой Альберт.

Слезы наворачиваются на глаза, потому что он получит только деревянную игрушку и яблоко.

Альберт протянул Смерти подарки.

– НО В ПИСЬМЕ ЖЕ НАПИСАНО…

– И снова виной всему социоэкономические факторы, – перебил Альберт. – Хозяин, только представь, какая неразбериха начнется в мире, если все получат то, что хотят.

– НО В МАГАЗИНЕ Я ДАРИЛ ТО, ЧТО МНЕ ЗАКАЗЫВАЛИ…

– Да, и нас теперь ждут большие неприятности, хозяин. Все эти «игрушечные свинки, которые действительно работают»… Я промолчал тогда, потому что нам нужно было делать работу, но нельзя же поступать так постоянно. Какая польза в божестве, которое дает тебе все, что ты ни попросишь?

– ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ.