пиратов, чем на мирных моряков. Парус Лисандр ставить пока не велел, и двенадцать пар весел весело буравили воду, унося их все дальше от берега.

Когда они отплыли уже достаточно далеко и общее напряжение немного спало, Кезон задал наконец мучивший его вопрос:

– Как ты раскусил его?

– Рыба, – коротко ответил Лисандр.

– Рыба?

– Он не смердил рыбой, хотя представился рыбным торговцем. Когда каждый день имеешь дело с таким товаром, он впитывается в твою одежду, твою кожу, твои волосы, и его не отмыть, он с тобой уже навсегда. От этого же разило лошадью и кислым вином. А еще терпким запахом дворца Митридата.

– И ты вот так просто отпустил его, еще и наградив?

– А ты бы как поступил? В данной ситуации он сделал доброе дело – предупредил нас. А дальше… на все воля богов. И его чести.

– Ого! – Кезон мотнул головой. – Впечатлен! Ну, так куда мы все-таки направляемся? – Это был уже второй волновавший его вопрос.

– В Гермонассу. – Лисандр устремил взгляд в сторону противоположного берега, который выступал черной неприветливой полосой. – Недалеко от города у меня есть имение, о котором никто не знает. Там и переждем, пока небо не прояснится.

– А если ждать придется долго?

– Найдем себе занятие, мой друг. В любом случае выбор у нас невелик.

– Это уж точно. – Глаза Кезона задержались на Диларе; девушка стояла на носу судна и, не отрываясь, смотрела на приближающийся берег. В гиматии цвета морской воды и розовом хитоне она выглядела восхитительно, словно явившаяся из глубин веков властительница ее далекой и загадочной родины.

Лисандр перехватил его взгляд и улыбнулся.

Глава 20

Семь дней ушло у римлян на то, чтобы соорудить вдоль валов свою линию обороны. Сплошная стена частокола, в два человеческих роста высотой, перекрыла значительную часть перешейка, от Меотийского озера до залива Феодосии. Напротив башен, где имелись ворота, установили дозорные вышки и метательные орудия. Помимо этого, Галл приказал подвести к части залива, выходившей в тыл укреплениям боспорцев, все три септиремы (четвертая стояла в городском порту на ремонте). По замыслу командующего, такие приготовления должны были раздвоить силы противника, вынуждая его держать войска одновременно у стены и береговой линии – возможных ударов латинян. Прошло еще семь дней, но ничего не происходило. Никакого движения ни со стороны суши, ни со стороны моря не наблюдалось. Римляне и их союзники как будто впали в спячку. Но так только казалось.

Все эти дни из каменоломен Херсонеса и Феодосии в лагерь римлян свозили тяжелые камни для онагров. Часть их сразу же отправлялась на септиремы, на которых было установлено по орудию. Еще по два камнемета, собранные в эти сжатые сроки инженерами легиона, расположили напротив намеченных для штурма башен с воротами. И только когда запаса снарядов (их еще в каменоломнях обрабатывали местные рабы) Галлу показалось достаточно, он отдал приказ, которого с таким нетерпением ждали его офицеры…

Первый залп обрушился на укрепления боспорцев, едва на востоке занялась заря. Грохот падающих камней, крушащих стены и башни со стороны залива, был сигналом для остальных. Оба онагра с позиции Лукана ударили одновременно. Он проследил взглядом полет снарядов. На бледно-сером фоне неба они выглядели мрачными черными пятнами, мчащимися к вставшей у них на пути преграде. Первый снес угол левой башни, второй – верхнюю часть стены, вырвав из нее пару десятков кирпичей вместе с зубцами. За теми, видимо, укрывались воины – до частокола донеслись их вопли и брань. Лукан крепче сжал рукоять гладия.

Небо на востоке стремительно розовело, разгоняя предутренний сумрак и окрашивая верхушки частокола золотистыми бликами. Рядом со сторожевой вышкой, напротив ворот, замерла в напряженном ожидании центурия Кассия – ударный кулак прорыва на этом участке. Не так давно именно здесь отряд Марциала попал под обстрел. Теперь враг не таился, открыто смотрел им в глаза.

Пущенные из баллист ядра пока что не наносили стенам видимого вреда. Над зубцами то и дело появлялись шлемы боспорцев, выпускающих в сторону частокола стрелы. Некоторые из них с жужжанием вонзались в бревна, но большинство – в землю у ограды, утыкав ее, словно иглы ежа. Римляне отвечали новыми залпами, после которых следовал жуткий грохот, всегда сопровождавшийся криками боли и ярости. Пыль, осколки камней и комья земли витали в воздухе, как плотные хлопья грязного снега.

Ворота оказались прочными. Их дерево выдержало прямые удары тяжелых снарядов катапульт. И все же после четвертого попадания в них появилась трещина, а после пятого – от обшивки отлетел огромный кусок. Отметив это, Лукан подал сигнал трубачу.

Буцина извергла звук, от которого, казалось, вздрогнула даже плавающая в воздухе пыль, после чего ворота частокола распахнулись. Неуклюжее, громоздкое сооружение появилось из них с не меньшим шумом, чем рев трубы, и покатилось в направлении ворот к мосту через ров.

Двускатная крыша его была усилена мешками с песком, которые перед началом атаки полили водой. Под этой надежной защитой два десятка ауксилариев, оставивших из вооружения лишь мечи, толкали таран вперед. Мост – земляная, вперемежку с камнем, насыпь – легко выдержал этот немалый груз. Выдержали первый мощный удар и ворота. Толстое дерево глухо взвыло, но не треснуло и не поддалось. Второй, более мощный, удар заставил ворота издать похожий на скрип звук, но он сразу утонул в воплях защитников и грохоте сбрасываемых ими булыжников. Ни то, ни другое вреда тарану не наносило, и полуобнаженные ауксиларии с упорством муравьев продолжали свою работу: раскачивали, как маятник, болванку и на едином выдохе ударяли ее заостренным концом в обшивку ворот. Створки дрожали, гнулись, во все стороны летели щепки. Солдаты обливались потом, орали не слабее боспорцев, но били и били до тех пор, пока ворота не сдались – одна их половина отлетела к стене, другая, измочаленная тараном, рухнула на землю.

– С нами Марс! И с нами Рим! – разорвал воздух громоподобный голос Кассия.

– Слава и Рим! Слава и Рим! – ответили центуриону восемь десятков глоток.

Под прикрытием артиллерии и лучников центурия начала выходить за частокол. Шеренга за шеренгой, по восемь человек в каждой, она вылилась на равнину железным потоком, и первую половину пути легионеры преодолели боевым бегом. Бряцало оружие и доспехи, солдатские калиги сминали траву, оставляя за плотным прямоугольником отряда утрамбованный след. По нему уже готовилось выходить следующее подразделение. Но почетное право прорваться за стену выпало второй центурии второй когорты.

– Черепаха! – выкрикнул приказ Кассий.

Новый, более громкий, звон металла – и центурия превратилась в бронированный коробок, а легионеры перешли на шаг.