Поэтому постепенно он стал моей правой рукой и следил за всем, что связано с охраной моего бизнеса. Склады, три подвальных пивоварни, ещё пять не совсем легальных точек производства, стремящихся выйти из серой зоны в белую. Из-за роста объёма упало качество, но низкая стоимость всё компенсировала, как и дела шли в гору. Я учился, мои специалисты учились, работники обвыкались и с каждым разом конечный продукт становился лучше. Набранный через бесконечную кружку капитал помогал держаться на плаву.

И при всём этом я не давал себе забыть с кем работал. Борис всё же был выходцем из отребья. Вполне возможно он уже думал о том, как бы меня продать конкурентам. Ради собственного благополучия, а теперь ещё и ради будущей жены, он лично меня на кусочки порежет и по коробочкам разложит. Да и кто бы на его месте поступил бы иначе, поставив интересы какой-то чести и службе мне выше интересов своих и своей семьи? Просить такой верности было глупо, а ещё глупее было бы её ожидать.

Так или иначе мы выехали за Камелот в убогие крестьянские хозяйства. Землевладельцы здесь занимались откровенной эксплуатацией, имелось долговое рабство, но большая часть являлась крепостными крестьянами, которых даже размножали словно скот, заселяя новые деревни молодых юношей и девушек, которые уже потом сами образовывали пары и рождали на свет основу будущего процветания.

Однако очень часто система давала сбой. И если в Камелоте ещё можно было встретить детские дома, то в такой дали лишь храмы милосердия спасали изгоев от верной смерти. Им я и помогал, работая на свою репутацию, которая потом должна будет стать моим щитом. Привозил еду, тёплую одежду, игрушки для детей. Все радостно меня встречали, народ всё запоминал, а сами дети забывали обо мне уже через день-другой, ведь ту печаль в их сердцах нельзя было исцелить никакой игрушкой или сладостью. Изгои постарше, будь то брошенные старики или просто калеки, и вовсе давно смирились, мечтая о том дне когда всё закончится. В их сердцах не удавалось поселить надежду даже на одну минуту.

— Почему нельзя сделать для них протезы? — поинтересовался я у Бориса, пока другие помощники переносили ящики с помощью.

— Денег нет. Человека проще заменить. Протезы подешевле убоги и зачастую больше мешают, чем помогают. Лучше уж на коляске ездить или одной рукой привыкать всё делать.

— И работы для таких нет.

— Ага. Жизнь простолюдина сложна, особенно если с родственниками не повезло, — скривившись произнёс Борис, после чего достал портсигар и закурил. — А почему интересуетесь, господин Мордред?

— Знаешь… в детстве я очень много времени проводил со своим дедом. Умелый был мужик, казалось всё мог починить. Один раз я вазу разбил, так он и её склеил. Прожил он не так долго, как хотелось бы, но сколько его помню, он ни разу ничего не выкидывал. Если что-то ломалось, то он это чинил до победного. А если починить не удавалось, то он находил вещи иное применение.

— Что же… ваш дед относился к вещам лучше, чем некоторые относятся друг к другу. И думаете их тоже починить?

— Я не бог, Борис. И не колдун, — покачал я головой, без угрызений совести кривя душой. — Исцелить их вряд ли возможно, но найти иное применение — вполне. У меня на пивоварне вечно рук не хватает. А что там делать нужно? То сырьё таскать, то одно наливать, другое, третье мешать… под каждую задачу мы сделаем отдельные протезы. Они смогут работать.

— Да уж, вы настоящий дворянин, — хмыкнул Борис, после чего в его голосе послышалось презрение: — Всё до последней капли выжмите из них, да?

— Как ты уже сказал, их было проще заменить, что с ними и сделали, бросив здесь. А если ещё раз попробуешь мне нахамить, то лишишься зубов, а может и жизни. Не забывай своё место, — спокойно без каких-либо эмоций произнёс я, после чего пошёл общаться с обитателями дома милосердия.

Конечно, я не был святым и поступал так в том числе ради своей выгоды. Ведь люди существа крайне сложные и каждый их поступок полон как добрых, так и не очень намерений. Мне было их жаль, это правда. Я понимал, что платить им буду куда меньше, чем полноценным работникам. Это тоже правда.

Как и то, что благодаря работе они смогут не просто обеспечивать себе, но и вернуть хоть какую-то гордость и самоуважение. Ведь не так страшна потеря руки, сколь потом тяжело жить в понимании собственной никчёмности и бесполезности. Признание и самореализация одна из важнейших потребностей человека, как и голод, жажда, общение.

Кроме того план устраивать на работу убогих также должен будет повысить мою репутацию. В добавок я попробую заручиться поддержкой других аристократов, которые по каким-либо причинам будут нуждаться в улучшении репутации среди простого люда. План надёжный как швейцарские часы.

— Всё правильно делаешь, — вдруг раздался голос и всё моё тело пронзил озноб.

— Давно тебя не было слышно, — мысленно произнёс я. — Что ты задумал?

— Этого тебе знать не нужно, но если продолжишь в том же духе — всё закончится хорошо для тебя. И ты не умрёшь.

— Ты думаешь, что я верю в то, что смерть здесь может стать моей последней? Да даже если так, то в принципе… меня это наверное даже устраивает.

— Неужели ты не хочешь жить?

— Я уже прожил больше нужного. К тому же я не настолько глуп, чтобы радоваться вечной жизни.

— Знаю и поэтому честно говорю, ты сможешь выслужиться и я награжу тебя смертью. К этому времени ты сам её возжелаешь.

— Чего ещё ждать от тёмного бога.

— Но я тебе не врал. Это действительно может быть твоя последняя жизнь. Или же… может случится кое-что куда хуже смерти или пыток инквизитора. Твоя душа может расколоться и ты станешь овощем, превратишься в сгусток вечной боли, в сломанный инструмент, который будет не починить.

— Я тебе не верю.

— Знаю, как и то, что к моим словам ты прислушаешься. Времени мало, тебе нужно спешить. Ты двигаешься в нужном направлении, но тебе нужно ускориться. Ты слаб, как физически, так и ментально. Кроме того тебе нужно повысить репутацию, заручиться поддержкой. Стать сильнее во всех аспектах в краткий срок.

— Значит будет война?

— Будет нечто куда более ужасное и великое. Готовься, — произнёс голос и кажется в нём было чуть-чуть беспокойства или так должно было мне казаться. — И да, Мордред… тебе же нужна гвардия? Видишь этих детишек? У них нет семей,