Себастьян: Все это не так, как должно быть, малышка. А теперь прекрати превращать это в гребанную проблему и иди туда, куда я тебе сказал. Я буду рвать твою задницу, пока весь кампус не услышит твои крики сегодня вечером.

Может быть, это погасит огонь, который горел во мне с тех пор, как я увидел, как этот ублюдок смотрел на нее. Точки, указывающие на то, что она печатает, появляются и исчезают, а затем появляются снова, прежде чем придет ее ответ.

Наоми: А что, если я не хочу?

Себастьян: Ты явно этого хочешь, иначе ты бы разрушила чары всего лишь одним словом.

Наоми: Ты все еще мудак.

Себастьян: Перестань искушать меня своими препирательствами. А теперь иди. Иди к западному крылу и продолжай идти.

Я сам направляюсь туда, мои шаги длинные и целеустремленные, а дыхание становится глубже в предвкушении охоты.

Дом родителей Оуэна достаточно большой чтобы у них было несколько крыльев. Громкая музыка медленно затихает, когда я выхожу из людного района и крадусь в тени огромного сада. Слабый свет, исходящий от нескольких лампочек, дает мне ограниченный обзор этого места.

Эта часть собственности редко используется семьей Оуэна и используется только тогда, когда им нужно покататься на лошадях в конюшне.

Но мы здесь не для этого.

Звук ржания эхом разносится в воздухе, и вскоре после этого я замечаю красную ткань платья Наоми.

Она идет медленно, ее взгляд бегает, когда она осматривается вокруг. Нет ничего, что я люблю больше, чем это выражение страха и волнения, запечатленное на ее прекрасных чертах. То, как ее губы приоткрываются, а глаза расширяются. Даже ее ноздри слегка раздуваются, но в полумраке этого не видно.

Лошади снова ржут, и Наоми вздрагивает, прижимая руку к груди.

Мой член становится чертовски твердым, когда я крадусь параллельно ей, оставаясь в тени конюшни, чтобы она меня не видела.

Это будет чертовски стоить того, когда я, наконец, наброшусь на нее, затем повалю на землю и возьму ее, как пещерного человека, которым она меня описала.

Свет ее телефона бросает отсвет на ее лицо, когда она печатает негнущимися пальцами, ее взгляд меняется при малейших звуках.

Вскоре после этого мой телефон вибрирует.

Наоми: И что потом?

Себастьян: А потом ты убегаешь.

ГЛАВА 26

Себастьян

Если бы я сел перед любым из терапевтов, которых мои бабушка и дедушка заставили подписать NDA, в которых, по сути, говорилось, что их души будут проданы на черном рынке, если они разгласят какие-либо из моих секретов, они бы сказали мне, что мне нужны механизмы преодоления. Поддержка.

Когнитивно-поведенческая терапия

Групповая терапия.

Все хорошие вещи, которые терапевты любят петь в разных мелодиях, чтобы избежать написания слова "безумный".

- Ты другой, - сказали бы они. Это нормально - быть другим.

Это, пожалуй, единственное, с чем я вышел из терапии.

Быть другим может быть либо благословением, либо проклятием, в зависимости от того, как я к этому отношусь. Если я буду вести себя как жертва, это все, чем я когда-либо буду. Однако, если я буду действовать как нападавший, события могут пойти в другом направлении. Я рано понял, что не могу быть очевидным в своем очищении. И вот тогда все стало сложнее. Мои вспышки насилия можно было скрывать так долго, пока мои бабушка и дедушка не узнали о моей деятельности. Поэтому я разливал их по бутылкам внутри, пока они не начали гноиться и, образно говоря, поражать мои внутренние органы, как рак, от которого нет никакого лечения.

До нее.

Девушка, которая убегает, потому что я ей приказал.

Потому что она хочет этого так же сильно, как и я.

Потому что у нее тоже бывают вспышки насилия. Только она находится на том конце, где это происходит. Ее направление не является ни методичным, ни рассчитанным, поскольку она позволяет своим ногам нести ее по обширной территории. Моя кровь бурлит в жилах, и внутреннее гноение, которое я испытывал годами, исчезает. Моя грудь сжимается, но мои ноги вытягиваются, и я бегу за ней.

Мои ноздри раздуваются, а мышцы напрягаются от предвкушения погони. Наоми вздрагивает, когда ее нога зацепляется за что-то на земле, но моя милая маленькая игрушка не останавливается. Не делает пауз.

И никогда... никогда не оглядывается назад. Как идеальная добыча, единственная забота которой - убежать. Она быстра, даже несмотря на то, что ее платье прилипает к бедрам при каждом движении. Даже с учетом того, что ее темп в лучшем случае бешеный и неорганизованный.

Я вдыхаю ее страх, который пропитывает воздух, и слушаю звук ее прерывистого дыхания, который нарушает тишину ночи. Музыка из главного зала все еще доносится до нас, но я не слышу ее из-за своих контролируемых движений и ее безумных движений. Наоми выкладывается по полной. Это никогда не бывает половинчатостью или импровизированной попыткой побега. Она бежит с максимальной скоростью, которую позволяет ее тело. Как будто она спасает свою жизнь. Иногда мне кажется, что она действительно напугана, что в глубине души все это приобрело больший вес, чем следовало бы. Иногда я верю в это, когда она умоляет меня остановиться и пытается уползти от меня.

Иногда я думаю, что разумнее остановиться. Но я этого не делаю.

Потому что то, что бьется внутри меня, зверь, как она его назвала, необузданно. Она не должна была давать ему попробовать, потому что теперь все, чего он хочет, - это большего. Даже если это в конечном итоге уничтожит нас обоих.

Моя хорошенькая игрушка быстра, несмотря на ее короткие ноги, но я быстрее. Она полна решимости убежать, но я еще больше стремлюсь поймать ее. Мне не требуется много времени, чтобы оказаться прямо у нее на пятках, поскольку звук моих туфель эхом разносится в воздухе. Она буквально пищит, и это разжигает во мне безудержную жажду насилия.

И ее.

Это новое желание, о котором я и не подозревал, пока не трахнул ее на лестнице ее дома.

Теперь у меня есть не только тяга к насилию. У меня есть желание трахнуть Наоми, овладеть ею и заставить ее