– Мисс Смит, у меня к вам есть деловое предложение.

– Отдайте мне бумаги, а то я позову Костика и казака. Они вас убьют.

– Они меня убьют, и вы ничего не получите.

– А в каком случае получу?

Вероника была хладнокровной молодой женщиной и привыкла к самостоятельности. Ничего, кроме разочарования, мужчины, претендовавшие на то, чтобы оберегать ее, не приносили.

– Я передам вам все бумаги отца, ваше завещание – все. При одном условии: если вы возьмете у пришельца прибор под названием дупликатор.

– Тот, из-за которого вы пытались убить невинного человека?

– Я могу сейчас убить вас раньше, чем вы позовете на помощь.

– А какие гарантии, что я получу бумаги?

– Мое слово самурая.

– Оно существует?

– У вас нет выхода.

– У меня есть выход. Я позову на помощь…

– Не успеете. Через час я буду ждать вас здесь же. Бумаги будут со мной.

Маркиз исчез.

– С кем вы разговаривали, мисс? – спросила Пегги, которая подошла к ручейку за водой.

– Тебе показалось, – отрезала Вероника.

* * *

Когда профессор Мюллер подходил к кораблю Рона, он еще толком не знал, что скажет. Он знал, чего хочет, но не знал, что скажет.

У входа в корабль он обернулся. Менее всего ему хотелось бы ставить под угрозу жизнь пришельца, зная, что здесь скрывается опасный убийца.

Потому он совсем не ожидал, что какая-то растрепанная, полуодетая фигура вылетит ему навстречу из корабля – волосы взлохмачены, блузка расстегнута, юбка тянется по земле, пальто в охапку…

– Мадемуазель Черникова? Это вы? – спросил профессор, но ответа не получил. Рыдая, девушка скрылась в буреломе.

«Не может быть, – сказал себе профессор, останавливаясь перед люком корабля. – Неужели он напал на девушку и пытался ее обесчестить? А производит впечатление хорошо воспитанного молодого человека. Впрочем, что мы знаем о нравах на дальних планетах? Не исключено, что они проповедуют у себя свободную любовь и распущенность нравов. Как известно, поздняя Римская империя, с точки зрения цивилизации бывшая передовым государством Земли, тем не менее отличалась именно распущенностью нравов».

Рассуждая таким образом, Мюллер все не решался войти в корабль.

Но тут слабый голос Рона прозвучал у него в ушах:

– Вам что-то нужно, профессор?

– Нет, – смутился Мюллер. – Я так, проходил, хотел проверить, как вы себя чувствуете.

– Вам ничего не нужно от меня?

– Ни в коем случае, – искренне произнес профессор.

– Тогда заходите. Я как раз закончил ремонт корабля и могу позволить себе краткий отдых.

Астронавт лежал на диване, составленном из мягких кресел. Он еще более осунулся и производил впечатление человека, находящегося при последнем издыхании.

– Простите, – сказал Мюллер, – я не хочу вмешиваться в вашу жизнь и не мне судить о ваших нравах, но, входя к вам, я увидел мадемуазель Черникову в странном виде…

– Я не причастен к ее виду, – ответил печально пришелец. – Дело в том, что она предлагала мне свое тело в обмен на… дупликатор.

– Дупликатор? А он ей зачем?

– Для революционной борьбы, – сказал Рон.

– Но это же несерьезно, – сказал в сердцах профессор. – Что она. пули в нем будет отливать, что ли?

– Очевидно, и пули тоже.

– Надеюсь, вы ей не отдали этот прибор?

– Вы же знаете, что я не смогу без него улететь. Я умру.

– И умрет надежда Земли? – спросил Мюллер.

– Хорошо, что хоть вы понимаете ситуацию, – сказал Рон. – Мне начинает казаться, что всем и дела нет ни до меня, ни до судьбы планеты.

– Человек слаб, – согласился Мюллер. – И сегодняшний день ему кажется куда более реальным, нежели отдаленное будущее. Если бы вы сказали, что вернетесь через месяц, люди бы согласились ждать. Но поверьте мне, старому человеку: как тяжело ждать и не быть уверенным!

– Вам тоже нужен дупликатор? – спросил Рон.

– Я ничего у вас не просил.

– Но будь ваша воля?

– Нет! Люди, пришедшие сюда с этой же целью ранее, скомпрометировали саму идею. Я согласен ждать. Даже если не дождусь.

– И что бы вы сделали с дупликатором?

– Я бы не стал его использовать в корыстных целях. О нет! Я скромный человек, и профессорского жалованья мне хватает на жизнь. Но мысль о том, что мне не поверят, что меня поднимут на смех, невыносима. Мне нужно доказательство вашего существования!

– Тогда подождите. Подождите год, дайте мне жить!

– Я ничего не прошу, – возмутился профессор. – Вы сами задали мне вопрос.

– Я понял: если бы я сейчас умер, вы бы почувствовали большое облегчение. И не возражайте, профессор. Если вы заглянете в свою добрую маленькую душу, вы увидите, что я прав. Судьбы Земли для вас – это актовый зал университета, вы, стоящий там на кафедре, и гром аплодисментов. А затем через сколько-то лет славы – похороны по первому разряду.

– Вы слишком много о нас знаете, господин Рон, – рассерженно ответил профессор, который был категорически не согласен с пришельцем.

– Да, и с каждой секундой узнаю все более и все более сомневаюсь, достойна ли Земля нашей помощи. Или в ней есть некий генетический изъян, который погубит любую попытку вывести ее на путь гуманного прогресса.

– Я повторяю, что ничего не просил у вас! Не знаю, чем все кончится: вы умрете в пути, не вынеся путешествия…

– Возможно.

– Тогда лучше отдайте дупликатор мне. Он хотя бы останется достоянием науки и не попадет в руки дельцов или террористов.

– Еще один такой визит… еше один, и я сам отдам вам этот прибор! Я уже хочу умереть!

– Не мне вас судить, – сказал возмущенно Мюллер. – Вы жестокий эгоист, вот вы кто, сударь! Вы могли бы помочь реально земному прогрессу, но предпочли бегство!

Мюллер пошел прочь и на выходе столкнулся с Вероникой.

Та вошла спокойно, не торопясь, точно так, как положено заходить к занемогшему родственнику. Казалось, что в руке у нее небольшой домашний пирог, испеченный специально к такому случаю.

– Простите, если я вам помешала, – сказала Вероника. – Но я на минутку. Мне хотелось справиться о здоровье мистера Рона.