за горизонт. Марс горит алым пламенем. На военном поле ночная тишина. Низкий туман ползет из оврага. Белесыми волнами он постепенно заливает военное поле. Вправо чуть мигают редкие желтые огни фонарей у полковых гауптвахт. Впереди сумрак и серые волны тумана.

Батарея на маневрах. Красное Село, 2 августа 1913 г.

В эти ночные часы призраки двухвековой солдатской службы наполняют военное поле. Нижегородские драгуны Петра Великого встают из забытых, осыпавшихся, безкрестных могил и галопом скачут по военному полю. Рейтары и карабинеры Елизаветы, Екатерининские кирасиры „Наследника Павла“ с Паниным во главе, гусары Александра I несутся белыми видениями по полю. И мерно шагает с Семеновскою ротою маленький Суворов… Ходят волны тумана. Реют в них призрачные знамена с Императорскими орлами. Ночною таинственною жизнью призраков живет военное поле… Меня подменили, и, отдохнув в бараке, я снова заступил на линейку. Все поле было в белом тумане. Оно было точно уснувшее под утро спокойное море. Еще было темно, но ночь уже прошла. В темноте стучали колеса, тяжелые подводы ехали в туман – артиллерия везла на полигон мишени. За подводами шли солдаты. Они хриплыми утренними голосами говорили о чем-то. Попыхивали в тумане папиросы-крученки. Потом еще в темноте долго двигалась, погромыхивая металлическим стуком, батарея, и, когда стало светать, гулко и громко, будя день, ударила пушка на полигоне.

И пошла, перекатываясь эхом, отражаясь о скаты Дудергофа, артиллерийская учебная стрельба.

Горнист на гауптвахте играл повестку.

Все больше и слышнее становились голоса в бараке. В кавалерийском училище красиво играла труба утреннюю зорю. Ей отвечали из конюшен лошади дружным ржанием. От барака потянулась длинная, еще не яркая тень. Солнце взошло.

Лагерный день наступил»[67].

Завершив описание всей разнообразной деятельности солдат и офицеров на маневрах, стоит заглянуть «внутрь» лагеря, познакомиться с бытом, увлечениями, жизнью тех людей, что составили славу Российской гвардии. Нужно отметить, что историки последние годы все больше и больше обращаются к бытовым картинам, справедливо считая, что войны, социальные конфликты, смена властителей – это далеко не вся история. Эта сфера новых интересов получила название «истории повседневности». В ней, в этой, казалось бы, обычной человеческой жизни, как в зеркале, отражаются тенденции развития всего государства. А иногда «снизу», из быта, из стратегий успеха или выживания конкретного человека или группы людей вырастают значимые социальные явления – революции, контрреволюции, общественные движения. Поэтому, несомненно, нам стоит обратиться к быту и жизни гвардейского лагеря, тем более что воспоминания, оставленные участниками маневров, в большей части посвящены именно им и предоставляют много материала для размышлений и наблюдений. Именно по такой схеме – сначала фрагмент воспоминаний, а потом комментарии к нему, мы и построим наш рассказ о быте красносельских лагерей.

Офицеры императорской конной гвардии за игрой в карты во время маневров в Красном Селе в 1912 г.

Яркое описание быта пажеского корпуса в лагере оставил О. А. Хазин:

«Мы жили дружно со всеми училищами, за исключением Павловского пехотного. Со времен давным-давно забытых, антагонизм между пажами и павлонами традиционно передавался из поколения в поколение. Они нас презрительно называли „пижами“ и „шаркунами“, а мы их „павло-нами“ и другими менее благозвучными именами. Их было 600–700 человек, нас всего 60–70. Физическая сила явно была на их стороне и, пользуясь ею, они часто притесняли нас. Много было столкновений с павлонами, и главной ареной этих столкновений являлось Дудергофское озеро. Если во время катания в нашей единственной лодке мы не были начеку, то могли быть уверены, что она очень быстро будет окружена многочисленными лодками павлонов и перевернута в воду со всеми сидящими в ней пажами. Мы мстили их грубой силе как могли. Павлоны, идя на стрельбище, должны были пересечь парадную линейку у нашего барака и пройти по дороге, отделяющей нас от Лейб-гвардии Финляндского полка. Как только раздавался крик дневального: „Павлонов несут!“, мы были готовы к их встрече. Если они шли под командой офицера, то – увы, для нас все проходило спокойно. Если же офицера не было, то мы вооружались всевозможными причудливыми медицинскими аппаратами, в том числе огромным, специально для этого заготовленным пульверизатором. Пропустив павлонов через переднюю линейку, мы, предшествуя и следуя за ними, „дезинфекцировали“ какой-то невероятно плохо пахнущей жидкостью дорогу их прохождения. Великолепно дисциплинированные и во всех отношениях блестящие павлоны, свято сохраняя неприкосновенность своего строя, ничем не могли реагировать против наших выходок, и только их озлобленные взгляды высказывали их душевное состояние.

Когда наши отношения с павлонами обострялись настолько, что рисковали вылиться наружу и впутать в наши „семейные дела“ начальство, мы взаимно искали исхода к успокоению темпераментов. Таков был случай во время инструментальных съемок в 1912 г. Павлоны стали вытаскивать наши триангуляционные вехи и переставлять их на другие места. Мы, конечно, не остались в долгу и последовали их примеру. Такое положение вещей не могло продолжаться, так как оно лишало возможности как нас, так и павлонов продолжать съемки и отозвалось бы весьма плачевно на наших учебных успехах. Инцидент, к счастью для обеих сторон, был скоро улажен. Наш фельдфебель Безобразов и фельдфебель павлонов встретились где-то на нейтральной почве и пришли к соглашению, по которому павлоны обещали сохранять неприкосновенность наших вех, а мы, со своей стороны, обещали не „дезинфекцировать“ дороги при их прохождении мимо нашего барака. Компромисс этот строго сохранялся, но это не мешало тому, что потопление нашей лодки продолжалось, как и раньше, а мы вместо „дезинфекции“ нашли много других каверз, чтобы изводить павлонов. Так, например, мы завели огромные монокли на широких желтых лентах, подзорные трубы и бинокли не меньших размеров (приобретенные у Пето на Караванной), через которые мы свысока смотрели на павлонов при их прохождении мимо нашего барака. К сожалению, некоторые из наших каверз были лишены остроумия и иногда выходили из рамок приличия. Подчеркну, что наш антагонизм с павлонами был основан на традиционных, а не на личных чувствах, и являлся исключительно „групповой“, а не стихийной необходимостью. Единичных павлонов мы не затрагивали, так же как и они не затрагивали единичных пажей. Юнкер Павловского училища производящий, например, съемки на нашем лагерном участке, считался нашим гостем, и мы всегда приглашали его как в наш барак, так и к нашему обеду или завтраку.

Во время съемок мы пользовались довольно большой свободой. После утренней молитвы и переклички мы собирались в столовой для раннего завтрака. Со дня выступления в лагерь казна отпускала нам только чай, кофе, какао, сахар и