— А кто ее друг?

— О, помилуйте, коммандер, я его не обвиняю. Я вообще никого не обвиняю. — Дэлглиш молчал, ему было интересно, какой длины паузу Лампарт сочтет убедительной, прежде чем выдаст информацию. — Его зовут Айвор Гаррод. Знаменосец всех модных радикальных сборищ. Я видел его лишь однажды, на Камден-Хилл-сквер. Месяцев пять назад Сара привезла его туда на ужин — полагаю, специально, чтобы позлить отца. Это было застолье, о котором я предпочел бы не вспоминать. Но из тогдашних его высказываний можно было понять, что насилие, которое он проповедует, — это нечто гораздо более грандиозное, чем всего лишь убийство одного экс-министра-консерватора.

— Когда вы в последний раз видели сэра Пола Бероуна? — спокойно спросил Дэлглиш.

Смена темы явно смутила Лампарта, но он ответил так же спокойно:

— Месяца полтора назад. Мы были уже не так дружны, как прежде. Вообще-то я собирался позвонить ему сегодня и спросить, не поужинает ли он со мной на днях, если, конечно, обращение в религию не лишило его вкуса к хорошей еде и вину.

— Зачем вы хотели его увидеть?

— Чтобы спросить, что он намерен предпринять в отношении своей жены. Вы, конечно, знаете, что он недавно сложил с себя парламентские полномочия, а также ушел в отставку с поста младшего министра, и вы наверняка не хуже меня знаете почему. Он собирался вообще устраниться от публичной жизни. Вот я и хотел поинтересоваться, не означает ли это также и расторжение брака. В этом случае вставал вопрос о финансовом обеспечении леди Бероун, Барбары. Она моя кузина, я знаю ее с детства, поэтому заинтересован в ее судьбе.

— Насколько заинтересованы?

Лампарт через плечо взглянул в окно на блондинку, все еще терпеливо наматывавшую круги по лужайке в сопровождении медсестры. Казалось, его внимание полностью переключилось на них, но вскоре он взял себя в руки — чуть слишком очевидно — и снова повернулся к Дэлглишу:

— Простите. Насколько заинтересован? Я не собираюсь на ней жениться, если вы это имели в виду, но я за нее беспокоюсь. Последние три года я был не только ее кузеном, но и любовником. Наверное, можно сказать, что я существенно заинтересован.

— Ее муж знал о вашей любовной связи?

— Понятия не имею. Обычно мужья чувствуют подобные вещи. Мы с Полом виделись очень редко, так что никакой неловкости между нами не возникало. Мы оба — занятые люди, и теперь у нас мало общего. Кроме Барбары, разумеется. В любом случае с этической точки зрения он был не в том положении, чтобы возражать: у него тоже была любовница, как вы, не сомневаюсь, уже выяснили. Или этот ком грязи вы еще не разворошили?

— Хотел бы я знать, как вам удалось его разворошить? — сказал Дэлглиш.

— Барбара мне сказала. А она догадалась или, скорее, узнала. Она наняла частного детектива года полтора назад, и тот его выследил. Чтобы быть точным, она рассказала мне о своих подозрениях, а я от ее имени связался с надежным человеком. Не думаю, что неверность мужа ее сильно расстроила. Просто она хотела точно знать. Вряд ли Барбара видела в этой женщине серьезную соперницу. По правде сказать, я подозреваю, что ей такая ситуация даже нравилась. Она ее забавляла и давала в руки, на случай необходимости, инструмент воздействия на него. Ну и, разумеется, освобождала от неприятной необходимости спать с ним, по крайней мере регулярно. Впрочем, она не запирала дверь своей спальни. Барбара любила время от времени получить доказательство того, что Пол все еще увлечен ею.

Он на удивление откровенен, отметил про себя Дэлглиш, притом без необходимости. Интересно, это с виду наивное желание признаваться в собственных интимных тайнах и тайнах других людей продиктовано сверхдоверием, самонадеянностью и тщеславием или имеет какой-то более низменный мотив? Лампарт был бы не первым убийцей, считающим, что если рассказать полиции факты, о которых она не имеет права спрашивать, то она скорее всего не станет подозревать наличие более опасных секретов.

— А он был все еще увлечен ею? — спросил Дэлглиш.

— Думаю, да. Жаль, что его здесь нет, чтобы спросить у него самого. — Он быстро и, к удивлению Дэлглиша, неуклюже встал и прошел к окну, словно его вдруг охватило беспокойство. Дэлглиш молча наблюдал за ним. Внезапно Лампарт прошагал к столу, снял трубку и набрал номер.

— Сестра, думаю, миссис Штайнер достаточно упражнений на свежем воздухе. Сегодня слишком холодное утро для неторопливых прогулок. Скажите ей, что я зайду посмотреть ее через… — он взглянул на часы, — через пятнадцать минут. Благодарю вас. — Положив трубку, он вернулся в кресло и сказал почти грубо: — Давайте перейдем прямо к делу, если не возражаете. Полагаю, вам от меня нужно некое заявление, где, с кем я был и что делал в тот момент, когда умер Пол. Если это убийство, то я не настолько наивен, чтобы обманывать себя, думая, будто не являюсь подозреваемым.

— Дело не в подозрениях. Мы обязаны задать эти вопросы всем, кто был тесно связан с сэром Полом.

Лампарт внезапно взорвался смехом — громким, хриплым и безрадостным.

— Тесно связан! Да, наверное, можно и так сказать. Должно быть, это тоже рутинная фраза. Разве не это вы обычно говорите своим жертвам? — Дэлглиш промолчал, его молчание, казалось, раздражало Лампарта. — Где я должен сделать это… ну, свое заявление? Здесь, в местном полицейском участке, или у вас, в Скотленд-Ярде?

— Можно в моем офисе, если вам удобно. Сегодня вечером вас устроит? Но можно и в местном полицейском участке — это сэкономит вам время. Однако мы были бы вам благодарны, если бы его суть вы изложили нам прямо сейчас.

— Вы наверняка обратили внимание, — сказал Лампарт, — что я не пригласил сюда своего адвоката. Не думаете ли вы, что это свидетельствует о моем трогательном доверии полиции?

— Если вам требуется адвокат — это ваше право.

— Не требуется. Он мне не нужен. Боюсь вас разочаровать, коммандер, но думаю, что у меня есть алиби. Разумеется, в том случае, если Бероун умер между семью часами вечера и полуночью. — Поскольку Дэлглиш по-прежнему молчал, Лампарт продолжил: — Я был с Барбарой все это время, о чем вам, конечно же, известно, — вы ведь, наверное, уже с ней встречались. До того, с двух до пяти, я был здесь, оперировал. Все записи имеются, операционная сестра и анестезиолог могут подтвердить. Да, конечно, я был в перчатках, халате и маске, но уверяю вас, что мои сотрудники всегда узнают мою работу, даже не видя моего лица. К тому же они его видели, перед тем как я надел маску. Говорю это на тот случай, если вам в голову придет фантастическая идея, будто я мог уговорить кого-нибудь из коллег постоять за операционным столом вместо меня.

— Идея хороша для романа, но не для реальной жизни.

— После того как я закончил, мы с Барбарой пили чай в этой самой комнате, а затем некоторое время провели в моей квартире наверху. Потом я переоделся и приблизительно без двадцати восемь мы вышли отсюда вместе. Ночной привратник видел, как мы выходили, и, вероятно, сможет подтвердить время. Мы поехали в Кукхем, в «Черный лебедь», где поужинали. На время я особого внимания не обратил, но полагаю, что мы добрались туда около половины девятого. Если это важно, то ездили мы на моем красном «порше». Столик был заказан на восемь сорок пять. Хозяин ресторана Жан-Поль Хиггинс сможет это подтвердить. Без сомнения, он подтвердит и то, что ушли мы после одиннадцати. Но я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы проявили деликатность. Не то чтобы я придавал большое значение репутации, но не могу позволить, чтобы пол-Лондона судачило о моей частной жизни. Поскольку у моих пациенток есть свои маленькие причуды — одни, например, предпочитают рожать под водой, другие — присев на ковре в гостиной, — едва ли кто-то из них мечтает, чтобы родовспоможение им оказывал человек, подозреваемый в убийстве.