– Я кое-что видел, – сказал Аарон Херси, так и оставшись стоять со вскинутым топором.

Каменный Человек не проронил ни слова.

– Я видел босоногих людей, их запрягли в плуг заместо быков. Видел женщину в Хобарте, ей нацепили на шею шипованный ошейник, за вранье обрили наголо на пару с другой женщиной, а потом над обеими надругались сперва солдаты-англичане, а после каторжники. Видел я туземку с дитем – ее подстрелили, как птицу, и она рухнула наземь с дерева, где пряталась. Видел, как каторжники, скованные одной цепью, насиловали какого-то мальчугана, а констебль тем временем крепко его удерживал.

Каменный Человек не проронил ни слова.

– Уж больно много зла кругом, – продолжал Аарон Херси. – Не помню, чтоб я натворил столько зла до того, как меня сюда упекли. А может, и натворил. Может, так оно и в самом деле было, и вот результат. Уже и не вспомню точно, за что меня определили сюда. Но, знать, было за что. Должна же быть какая-то причина. Вот-вот. Верно говорю.

Глаза у Каменного Человека слезились от усталости.

– Так много зла, – сказал Аарон Херси, – и поделом мне, ежели я часть этого самого зла. Вот и выходит, что наказали меня по справедливости, – знать, была на то причина.

– Причина, – проговорил Каменный Человек, – это плоды худые с Древа познания.

Вслед за тем в быстром, резком броске Каменный Человек схватил Аарона Херси за ноги и завалил лицом в жаркие уголья. Херси взвыл и отвалился от костра, но прежде Каменный Человек успел выхватить у него топор и со всей силы обрушить его ему на голову. Из проломленной головы Херси прыснула сероватая жижа, мозги и, смешавшись с песком и потухшими угольями, превратилась в застывшую кашицу у кромки костра. Каменный Человек кончил Аарона Херси, рубанув его топором по шее. Убить человека не так-то просто. Херси не сопротивлялся, он тотчас испустил дух – и его дыхание вместе с кровью, вырвавшись из зиявшей на шее раны, совсем недолго дымились и шипели, соприкоснувшись с раскаленными угольями костра. Тогда Нед Куэйд распрямился и, вглядевшись в рваную мглу, почувствовал – нет, не страх и не усталость, а всю тщетность земного существования, и очень пожалел, что сам не оказался на месте Херси.

Он раздел мертвеца и подвесил его вверх ногами за штаны к дереву, чтобы слить кровь. Пока труп висел – вот так, Нед Куэйд распорол его и выпотрошил. Потом раздул огонь и принялся жарить сердце и печень, но он был настолько голоден, что съел их до того, как они успели прожариться. Восстановив немного силы, он двинулся дальше – и шел весь следующий день и еще целый день, стараясь бережно распределять оставшиеся от Херси конечности так, чтобы хватило на весь путь до Нового Иерусалима. Посреди обширной долины, поросшей пуговичной травой и усеянной кенгуриным пометом, он наткнулся на кучку туземцев – и вскинул палку, на которую опирался, прикидываясь, будто целится в них из ружья. Он находился не очень далеко от своих сородичей, и те, живо смекнув, что он задумал, пустились наутек, бросив тушку кускуса. Нед Куэйд, прихватив ее с собой, пошел дальше – в сторону дождевого леса, однако на подходе на душе у него стало до того муторно, что, выйдя из леса и снова оказавшись на возвышенности, он припал к сосне Билли и решил прямо на ней и повеситься – на своем кожаном ремне. Но тоска прошла, и через пару дней, поднявшись на ноги, он, пошатываясь, пошел прочь от дерева, под которым все это время пролежал. Нед Куэйд не терял надежды в конце концов выйти к побережью, найти лодку и отправиться в ней с Земли Ван-Димена в Новый Южный Уэльс, а оттуда добраться до Нового Иерусалима.

Неужто он умер? Но что, если, влекомый призрачным видением, он все же нашел где-то там, посреди великой реки, обнесенный крепостной стеной, город своей мечты? А может, это случилось, когда он увидел, как перед ним вскинулось копье туземца, готовое пронзить его сердце, или когда он лежал без сил посреди кустарниковой пустоши и его живьем поедали насекомые твари, а его язык, тяжелый и иссохшийся, натирал небо, точно башмак каторжника – ногу; или, может, это случилось, когда он вдруг услыхал радостный шум смеющихся голосов и увидел Матушку Удачу – как она приходит к нему, окропляет ему губы водой и забирает с собой в Новый Иерусалим, – не знаю, поскольку ничего такого покуда не видел. Хотя, возможно, где-то там он все же узрел свободу и узнал ей цену. Возможно, где-то там, между теми краями и Китаем, и стоит искать следы обнесенного крепостной стеной города, где еще хранятся письменные свидетельства, подтверждающие, что Нед Куэйд был если не мэром Парраматты, то, по крайней мере, верным слугой Матушки Удачи. Вот я и думаю: кто же они, эти люди, эти бедные люди, которых я вижу, – вижу, как они живут и умирают, и живут так тяжко, что смерть им милее жизни и они ждут ее как избавления? Видение вновь берет верх над мыслями – я снова вижу, как Нед Куэйд лежит посреди пустоши в лохмотьях, с гноящимися лодыжками под кандалами, облепленными новыми, более плотными кольцами – из скопища мух, пожирающих его гноящуюся плоть и откладывающих личинки в одну сплошную рану, в которую превратилось его истощенное тело. И Нед Куэйд слышит барабанную дробь – бой военного барабана, возвещающего о неминуемом наступлении чего-то значительного. Барабанный бой звучит все громче и настойчивее.

Каменный Человек пролежал бездвижно два дня. Он знает – смерть не за горами. Потому что, когда он смотрит вверх с того места, где лежит – на берегу взбухшей от дождя реки, настолько глубокой и быстрой, что вброд ее не перейти, на дне лощины, слишком глубокой, чтобы взобраться по ее склону с другой стороны, – он видит плывущую по вечернему небу деревянную шлюпку, а в ней – сидящих на веслах призрака и омара; призрак наклоняется за корму и глядит вниз – на него, как будто узнает его. Шлюпка направляется к нему.

Оттуда, с огромной высоты, Гарри видит, как умирает Каменный Человек.

– Не обращай внимания, – говорит Старина Бо, – это всего лишь призрак старого кандальника.

– Привидение, – подтверждает Слизняк.

– Живой труп, – слышу, говорит Слизняк.

– Просто труп, – слышу, поправляет Старина Бо.

– Чудак какой-то, – слышу, возражает Гарри.

Гарри пожимает плечами и снова глядит вниз – на землю, где умирает Каменный Человек.

Слышу рыгающий звук – тиликву тошнит. И вижу только, как шлюпка проплывает над горой Веллингтон[84]и скрывается в далеких абрикосового цвета облаках, а за горой вижу два стола и пирующих зверей, большей частью осоловевших и орущих песни или бранящихся, за исключением пары-тройки черных какаду и варана – они режутся в карты.

В верхней части Барракута-Роу, глядя вниз на узкую улочку с двумя рядами скромных домов, я примечаю Аляжа. На улочке до сих пор стоит запах старой верфи и бедности, хотя внешне она изменилась. В одном ее конце размещалась антикварная лавка, а в другом – тайский ресторанчик. Но семейное гнездо осталось таким, как прежде: деревянная развалюха с верандой, выступающей практически на улицу, настолько крохотным был дворик. Хотя палисадник там все же сохранился. Палисадник перед домиком Гарри был сродни его сердцу. Он был запущенный, сплошь поросший сорной травой, если не считать двух-трех полезных растений, посаженных еще до того, как он перебрался сюда с Соней. И посреди палисадника красовался восхитительный, раскидистый розовый куст – дикий, неухоженный, прогнувшийся под тяжестью крупных кроваво-красных цветков.