— Таки я готов биться об заклад, шо подойду к царю на сажень, — объявил Ордынский.

Это самоуверенное заявление было встречено общим смехом. Рослый хроникер обнял Ордынского:

— Точно, именно тебя и пропустят, посмотрят на твою физиономию и скажут: надобно непременно пропустить. В Киеве пятая часть населения — евреи, но царю никто на глаза не попадется. На парадный спектакль евреям выделили всего два билета — Бродскому и Гальперину. Всех остальных толстосумов велено попридержать. Это им урок, мол, пусть вы хозяева города, а для батюшки-царя вы ничто. Так что, мил человек, и не суйся, а то изобьют тебя до полусмерти, собирай тебе потом на лечение.

— Спорим на дюжину шампанского, — упрямился Ордынский.

— Сначала отдай за пиво, что я тебе третьего дня выставил. И вообще, надоел. В угол, неразумный отрок, в угол, — Пугач толкнул Ордынского к порогу, у которого стоял Бразуль.

Ордынский, кусая губы от досады, пожаловался другу:

— Видал, як он меня! Здоровый, черт, а в башке пусто. Испугался пари. Или я дурень, шобы болтать зря? Добровольная охрана — подумаешь, большое дело! Если хочешь знать, в эту охрану записались все фартовые ребята с Лукьяновки и Куреневки. Или ты воображаешь, шо они царя собрались защищать? Таки их это волнует як прошлогодний снег. Они торгуют пропусками. Хочешь на открытие памятника, хочешь на ипподром — хоть в литерную ложу. За четвертной я к царю на вытянутую руку подойду, а за полсотни они, пожалуй, мне его на дом на веревочке доставят. Нет, серьезно! Хочешь, я тебе устрою удостоверение члена добровольной охраны? Сыщики тебе козырять будут. Кстати, о сыщиках, — вспомнил Ордынский, — тебе телефонировал какой-то Кушнир, сказал, шо по поручению начальника сыскной полиции. Очень нервничал, передал, шо будет ждать до двух часов в пивной на Галицком базаре.

— Ах, черт! Что же ты раньше не сказал? — выругался Бразуль.

Он быстро выбежал из редакции, вскочив в первую попавшуюся извозчичью пролетку, и велел гнать на Галицкий базар. Репортер знал, что телефонный вызов был связан с делом Ющинского. Начальник сыскной полиции Мищук уже намекал, что близок к обнаружению сенсационных улик, и обещал предупредить его раньше других журналистов. Кушнир, телефонировавший в редакцию, был мелким скупщиком краденного и полицейским осведомителем.

А вот и знакомая пивная, куда Бразулю время от времени доводилось наведываться, чтобы разнюхать кое-какие подробности для криминальной хроники. Вдоль стены были устроены дощатые загоны, обклеенные розовыми обоями. Они назывались отдельными кабинетами и закрывались линялыми занавесками. Бразуль проворно спустился по лестнице. Навстречу ему попался половой в засаленной рубахе.

— Эй, любезный! — обратился к нему репортер. — Меня ждет один господин.

— Не бачил.

— Он должен был назвать мое имя и отчество: Степан Иванович.

— Так бы сразу и сказали. Один клиент наказал проводить до него Степу.

— Веди, — приказал Бразуль, с досадой подумав, что какой-то паршивый полицейский осведомитель называет его Степой.

Половой ткнул пальцем в одну из клетушек. Бразуль подошел к занавеске и деликатно кашлянул. Изнутри раздалось:

— Entrez!

Бразуль переступил порог, недоумевая, чего это Кушниру вздумалось щеголять французским? При коптящем огне керосиновой лампы было плохо видно. Темная фигура поднялась из-за стола, заговорила срывающимся фальцетом:

— Товарищ Степа? Из Парижа? Здесь можно объяснится спокойно, никто не услышит. Хочу сразу предупредить, что я абсолютно отметаю претензии, предъявленные товарищами из «Буревестника». Кассы Борисоглебской группы анархистов я не растрачивал, они сами запутали все счета. Наум Тыш напрасно клевещет, будто я выдал его полиции. Его выдал или Рафул Черный или «Бегемот», то есть Нейдорф, а настоящая его фамилия, кажется, Левин, он из Минска. В крайнем случае, если товарищи мне не верят, я могу покинуть Киев. Что вы сказали? Извините, не вижу вашего лица.

Дрожащие руки подкрутили фитиль в лампе, и Бразуль с удивлением увидел, что перед ним стоит не Кушнир, а какой-то молодой человек. Где он его видел? Ах, да! В буфете окружного суда за одним столиком с адвокатом Марголиным в тот день, когда был арестован Бейлис. Точно! Адвокат Марголин еще представил своего собеседника как внука известного еврейского беллетриста. Только тогда он был вялым и равнодушным, а сейчас буквально дергался от нервного напряжения.

Между тем молодой человек изумленно воззрился на репортера сквозь золотое пенсне, еле державшееся на влажной от испарины переносице.

— Вы из «Буревестника»? Я вас безусловно видел. Вы учились в Мюнхене?

— Нет, вы обознались, — объяснил Бразуль, — нас познакомил Арнольд Давидович. Я сотрудник «Киевской мысли».

— Газетчик! — в ужасе отпрянул молодой человек. — Что я наделал, теперь каждая собака узнает! — он схватился за голову и выскочил из кабинета.

«Однако, внук беллетриста провокатор! — брезгливо подумал Бразуль. — Надо предупредить анархистов. Впрочем, там такая публика, что провокаторством никого не удивишь». Бразуль крикнул полового и начал ему выговаривать:

— Куда это ты, любезный, меня привел? Я ищу встречи с другим господином. Ты должен его знать, это Кушнир…

— Так бы сразу и казали, — обиделся половой. — А то господин, господин! Казали бы, шо лягавый ждет. Вин у першем нумере.

Репортер пересек коридор, отодвинул занавеску и едва не столкнулся с Кушниром.

— Наконец-то, — зашепелявил Кушнир. — Я уже решил ждать вас только одну маленькую минуточку. Едем скорее, на Юрковице отрыты важнейшие улики. Берем извозчика без торга.

Пока они тряслись на пролетке, Бразуль успел выведать кое-какие подробности. По словам Кушнира, из тайника на склоне горы были извлечены одежда Андрея Ющинского и швайки, орудия убийства.

— И не только это, — загадочно прибавил осведомитель. — Ну, да там увидите. Теперь ясно, что убийство совершено Веркой Сибирячкой и ее шайкой. Верка, тысяча болячек ей в подарок, нарочно подделала под ритуал. Хотела вызвать, упаси Бог, погром, чтоб ей не было покоя ни на том свете, ни на этом

— Доказательства верные?

— Вернее не бывает. У меня в другом сомнение, — Кушнир шмыгнул носом. — Не отмазали бы меня от награды? Мне Мищук посулил пятьсот рублей, но ведь я должен поделиться с наводчиками. Хотя, скажу откровенно, если я проверну это дельце, не сглазить бы, я таки обойдусь без полицейской подачки. Добрые люди щедро отблагодарят. А как заведутся у меня гроши, сейчас же открою агентство знакомств. Знаете, какие капиталы заколачивают на этом деле, нам бы с вами так жить! Если проехаться по селам, набрать свеженьких шикс, отмыть их, приодеть, причесать, то на гривенник запросто выручишь целковый. Удесятерю капитал, женюсь, жинка нарожает деток, отдам их в гимназию, стану уважаемым балбостом, — Кушнир мечтательно прищурил черные маслянистые глазки.