ни были его причины и какими бы оправданными он себя ни считал, Кэйлеб не ограничился осуждением начатого на него нападения. Нет, ваше величество. Он счел нужным бросить вызов авторитету Матери-Церкви, назначив его собственного архиепископа. Он обвинил саму Мать-Церковь в коррупции и тирании, а также в предательстве воли Божьей. Он сам сообщил великому викарию, что Чарис никогда больше не подчинится власти Матери-Церкви. Какое бы оправдание, по его мнению, у него ни было - какое бы оправдание, по нашему мнению, у него ни было, - он, несомненно, зашел слишком далеко, когда угрожает святости и превосходству собственной Божьей Церкви.

Он начал говорить что-то еще, затем оборвал себя, резко покачав головой. Это был резкий, отрывистый жест, и после него в зале совета снова воцарилась тишина. Но теперь это молчание было хрупким, разбитым на осколки и скопившимся в уголках сознания каждого члена совета.

- Ваша светлость, дядя, - мягко сказал Шарлиэн, - я знаю, как вы относитесь к этому вопросу. Поверьте мне, я знаю. И я бы не стала, за все золото и власть в мире, причинять вам ту боль, которую, я знаю, это причиняет. И все же у меня нет выбора. Канцлер Тринейр и викарий Жэспар не оставили мне его. Либо я должна помочь в убийстве невинной жертвы, зная, что Чарис будет лишь первым из многих жертв, либо я должна бросить вызов... рыцарям земель Храма.

- Вы говорите о Божьей Церкви, Шарлиэн, - полушепотом произнес Холбрук-Холлоу. - Вы можете называть это рыцарями земель Храма, если хотите, но правда от этого не изменится.

- И то, что они начали эту войну, дядя Биртрим, тоже не изменит. Как и тот факт, что они не послали ни предупреждения, ни требований, ни трибуналов для расследования. Они вообще никогда не удосуживались по-настоящему изучить факты. Они просто приказали пяти королевствам уничтожить шестое, как будто это было не более важно, чем решить, какую пару обуви надеть. Потому что это даже не стоило их времени, чтобы убедиться, что все тысячи и тысячи Божьих детей, которых они собирались убить, действительно должны были умереть. Потому что это было их решение, а не Его. Никогда не принадлежало Ему. Это тоже правда, и вы знаете это так же хорошо, как и я.

- Но даже если все это правда, - ответил он, - подумайте о том, чем это должно закончиться. Если вы вступите в союз с Чарисом, а Чарис проиграет, то Чисхолм тоже будет уничтожен. И все же, как бы это ни было ужасно, если вы вступите в союз с Чарисом и Чарис победит, вы - вы, Шарлиэн - будете так же ответственны перед Богом, как и сам Кэйлеб, за разрушение авторитета Церкви, которой сам Лэнгхорн приказал нам повиноваться во имя Бога ради сохранения самих наших душ.

- Да, дядя, буду, - тихо признала она. - Но Церковь Лэнгхорна приказала нам повиноваться лжи, находящейся во власти людей, и эти люди предали свои собственные обязанности перед Богом. Если я поддерживаю их, я соглашаюсь - я становлюсь их сообщником - в убийстве невинных людей и извращении Божьей воли во имя Божьей Церкви. Я не могу этого сделать. Я не буду. Перед Самим Богом я этого не сделаю.

Лицо Холбрук-Холлоу было осунувшимся и бледным, а Шарлиэн печально, но твердо покачала головой.

- Я сказала, что король Кэйлеб предложил союз между нашими королевствами, - сказала она затем, еще раз оглядывая зал совета. - Это заявление было достаточно правдивым, но оно не соответствует полной правде. Потому что, милорды, полная правда заключается в том, что Кэйлеб предложил не просто союз, а брак.

Невидимая молния ударила в зал совета. Мужчины отпрянули от стола, на лицах были удивление, шок, даже испуг. Другие мужчины внезапно сели прямее, их глаза заблестели. Но какой бы ни была их реакция, было очевидно, что ни один из них не подозревал о том, что она им только что сказала.

Герцог Холбрук-Холлоу в ужасе уставился на свою племянницу. Она оглянулась на него, увидев любимого дядю, который вместе с Грин-Маунтином был ее сильным щитом и защитой. Который помогал воспитывать ее. Который с явной гордостью наблюдал, как дитя-принцесса по-настоящему стала королевой.

- Поймите меня, милорды, - в ее голосе звучала закаленная сталь, - нет такого бремени, которое я не понесла бы, служа Чисхолму и людям, которых Бог доверил моей заботе. Нет такой опасности, с которой я не столкнулась бы лицом к лицу. Нет такого выбора, от которого я бы отказалась. Я думала, я размышляла, я молилась, и только один ответ приходит сам собой. Есть только одно решение, которое я могу принять, не предавая свой долг перед Богом, свой долг перед Чисхолмом и свой долг перед самой собой, и я его приняла.

Холбрук-Холлоу снова и снова молча качал головой, его глаза, словно дыры, горели на его лице. Шарлиэн заставила себя не обращать на это внимания, и ее голос продолжил, сильно и непоколебимо.

- Кэйлеб из Чариса предложил почетный брак, полное равенство между Чисхолмом и Чарисом, и я решила принять это предложение. Я приняла решение. Я не намерена спорить об этом решении. Я не намерена его обсуждать. И я не буду его менять. Как сказал Кэйлеб и как засвидетельствовал Сам Бог, я стою на этом.

X

Дворец Теллесберг,

город Теллесберг,

королевство Чарис

Было очень поздно - или, возможно, очень рано, в зависимости от точки зрения, - и Мерлин Этроуз сидел за письменным столом в своих скромных, хотя и удобных апартаментах в Теллесбергском дворце, в то время как его длинные пальцы умело собирали пистолет на столе. Если бы кто-нибудь случайно открыл дверь в этот конкретный момент, ему, возможно, было бы просто немного любопытно, почему капитан Этроуз решил выполнить эту сложную задачу в темноте. Конечно, комната не была темной для кого-то со встроенной светособирающей оптикой ПИКА, но так или иначе, это не имело особого значения. Несмотря на то, что глаза Мерлина были открыты и явно смотрели на пистолет, над которым он работал, на самом деле он наблюдал за чем-то совершенно другим.

За этими открытыми глазами, пока он работал, воспроизводились самые последние изображения снарков, которые он разместил по всей поверхности Сэйфхолда. По мере того как расширялась борьба против "храмовой четверки" и ее доверенных лиц, а события, за которыми он пытался следить,