Бекетов женился поздно, когда ему было уже за тридцать пять. Жена, Света, работала в той же больнице, что и он – но в другом отделении и на другом этаже. Их робкий и немного неуклюжий, медленно набиравший обороты роман закончился браком – неожиданным для обоих. Они прожили три года, втайне (хотя это было, конечно же, глупо) друг от друга мечтая о ребенке.

Но они, поскольку были врачами, прекрасно понимали, что шансов не так уж много. Точнее, он единственный, если вообще существует. И Светина беременность – в тридцать восемь лет, им обоим было тогда по тридцать восемь – явилась такой же, если не большей, неожиданностью, как и сам брак.

Родился сын – Петя, названный в честь отца Бекетова. Они никогда не говорили «первенец», словно боялись, что милостивая судьба, рассердившись на их нечаянную неблагодарность, отнимет свой драгоценный подарок.

Петя рос крупным и рассудительным мальчиком. Родители не просто любили его… и даже не боготворили. Эта любовь была чем-то большим, чем просто любовь. Безумное, не останавливающееся ни перед чем чувство, смешанное с постоянным страхом. Страх преследовал их все три года жизни Пети.

Жена укутывала сына намного теплее, чем следовало, и Бекетов возражать не осмеливался. Наоборот, ходил по всем комнатам и закрывал везде форточки, чтобы, не дай Бог, не было сквозняков. Если ночью ребенок плакал, они вскакивали с постели вместе и, не успев проснуться, бежали к кроватке, нелепо тыкаясь в темноте руками и мешая друг другу. Они боролись за право укачать ребенка, поменять пеленки, покормить.

Первые шесть месяцев у Светы было преимущество, но оно исчезло с молоком. Теперь Бекетов ревниво следил, чтобы его забота о сыне была ничуть не меньше… А удастся – то и больше.

Потом уже (хотя Бекетов изо всех сил старался не вспоминать те три года), он понял что с рождением ребенка они стали отдаляться; потеряли друг к другу интерес и больше почти не занимались сексом. Иногда Бекетов, думая, что жена нуждается в его ласках, быстро и по-деловому исполнял супружеский долг, а Света, полагая, что ему это необходимо, безропотно уступала. Но очень скоро они поняли, что никому из них это не нужно. И тогда Петя стал спать с ними в одной постели – между ними. Они оправдывали это тем, что опасались, будто ребенок может упасть во время сна, но на самом деле причина была другой – исступленная, безумная и эгоистичная любовь к сыну и любовь к собственной любви.

Бекетов, пытаясь избавиться от мучивших его воспоминаний, вел что-то вроде дневника. В такие минуты, перед чистым листом, он бывал откровенен и точен до жестокости. Он знал, что все случившееся – закономерная расплата.

Они никогда не интересовались друг другом по-настоящему. Для обоих это был первый брак, но брак в тридцать пять лет – это скорее дань общественным условностям, попытка убить одиночество. Неудачная попытка. Вместо этого они убили Петю. Убили своей неуемной и неумной любовью, превратившейся в дурацкое состязание.

В тот вечер (девятнадцатого ноября; каждый из двенадцати последовавших ноябрьских дней, отмеченных в календаре числом «19», Бекетов напивался до беспамятства, до рвоты; с самого утра пил не останавливаясь) они, помнится, долго спорили, кто будет купать ребенка. Спорили до хрипоты, хотя это можно было сделать вдвоем. Но они спорили, и в конце концов Света победила.

У каждого из них были свои дела. Бекетов тогда писал свой первый роман – на ощупь, вслепую подбирая нужные слова, прекрасно понимая, что тяга к писательству не что иное, как еще одна попытка заполнить пустоту, сжатую до предела, как черная дыра; невидимую, но все время бывшую где-то рядом, из которой несло могильным холодом.

А Света в это время писала диссертацию.

Каждый из них думал, что Петя, когда вырастет, будет гордиться… кем-то из них. Вот как это звучало – не «гордиться своими родителями», а «кем-то из них». Конечно, каждый полагал, что именно им. Наверное, так бы оно и было когда-нибудь… Если бы не телефонный звонок.

Бекетов слышал этот звонок, но не придал значения. Он знал, что ему никто звонить не должен, а жене… Ну, не будет же она болтать полчаса, когда ребенок плавает в ванне.

Он плел свой самый первый сюжет (когда книга вышла, на титульном листе было короткое посвящение – П. Б.; это все, что он смог сделать), все дальше и дальше залезая в дремучие дебри сочинительства, и очень удивился, когда услышал голос жены:

– Сергей! Посмотри, как там Петя… – она говорила это нехотя, будто сама мысль о том, что приходится просить мужа присмотреть за сыном, доставляла ей неудобство.

Его словно ударило током. Он вскочил, опрокинув стул, и опрометью бросился в ванную… Но самым страшным было то, что он уже все знал. Наверное, лицо его в ту секунду было ужасным. Бекетов с грохотом промчался через холл, мимо Светы. Жена застыла, будто увидела привидение. Бекетов ворвался в ванную комнату, услышав за спиной стук падающей на пол телефонной трубки…

Петя… Маленькое голое тельце лежало на спинке, тихо покачиваясь. Лицо мальчика было под водой, глаза закрыты, круглый белый животик, как безжизненный, необитаемый остров с круглым пупком, поднимался из воды. И еще… То, что он запомнил, то, что отпечаталось в мозгах навсегда, – игрушки, плававшие вокруг белокурых прядей, лениво шевелившихся, словно водоросли. Зеленый крокодильчик, розовый пластмассовый катер и резиновый мячик.

Но то, что случилось дальше – в те долгие бесконечные минуты, было еще ужаснее. Самые страшные минуты в его жизни.

Бекетов подскочил и схватил Петю за плечи. Скользкое тело совсем скрылось под водой, и Света закричала – страшно, как раненое животное. Он бы и сам кричал, если бы смог. Но Бекетова душила тошнота, и он боялся открыть рот. Света бросилась к нему, но он, не оборачиваясь, оттолкнул ее бедром. Толкнул сильно, что было мочи, жена отлетела в сторону и ударилась головой об стенку, но тут же бросилась снова.

Бекетов подхватил сына под мышки и вытащил из ванны. Тонкие ручки и ножки безжизненно болтались, и не было никаких сомнений – сын мертв.

Света, не переставая кричать, ухватилась за ножку сына и стала вырывать тело из рук Бекетова. А он бросился вперед, в прихожую, и, дернувшись, ударил Петю головой о дверь. Он ощутил это, как собственную боль, возникшую мгновенно, как вспышка, выжигающая все внутри. Но он продолжал бежать.

Там, в прихожей, Бекетов перевернул тело и положил его животом на выставленное колено. Он стал энергично надавливать (голова работала сама по себе, отдавая четкие приказы); изо рта Пети полилась пузырящаяся вода, смешанная с наполовину переваренной пищей. Бекетов ужаснулся, как много воды может уместиться в этом маленьком хрупком теле. Казалось, это не кончится никогда. Ковер вокруг был уже мокрым, а он продолжал давить.

Света уже и не кричала. И даже не визжала. Она… выла. Телефонная трубка, лежавшая на полу, тоже что-то говорила и кричала. «Женский голос», – машинально отметил Бекетов, но разве это имело хоть какое-нибудь значение?

Струйки воды, выливавшиеся изо рта ребенка, стали тоньше и наконец прекратились совсем. Тогда Бекетов положил тело на мокрый ковер и начал делать непрямой массаж сердца, на каждые восемь толчков делая один глубокий выдох – прямо в посиневшие губы сына.