— Ну же, я вижу вас! — заорала Ариана, глядя на освещение. — Расскажите, что вы видели, прошу вас, расскажите! Но вы ведь струсите? Наверное, вы их и вызвали. Сволочи! Ублюдки!

Она отпрянула, а потом смачно и зло плюнула на улицу.

— Ариана, пойдем! — закричал Георгиос. — Они нас выследят здесь, это лишь вопрос времени.

Но она стояла и осыпала проклятиями улицу внизу, а платье ее развевалось на сильном сентябрьском ветру. Георгиосу она показалась величественной, гордой и свирепой героиней греческого мифа, она была безумной Электрой, она была Немезидой. Но солдаты услышали ее, навели на крышу прожекторы из грузовиков, а их соратники уже снимали с плеча винтовки. Страх буквально парализовал Георгиоса, пока он насильно не оттащил Ариану от края крыши.

— Возьми меня за руку.

Чары рассеялись. Георгиос сжал пальцы Арианы и потащил ее по потрескавшейся черепице, под протекающими баками, через лабиринты веревок с бельем и горшков с геранями, по крышам Долардере.

Он побывал на площади Таксим два дня спустя. В Каракей в одном из темных течений Босфора, которое обычно ловит самоубийц и жертв самосуда в свои бесконечные водовороты, всплыло тело молодого парня. Лицо было обезображено настолько, что его не смогли опознать даже отец с матерью. Полиция сказала, это все винты. Здесь туда-сюда плавают корабли, так что тела, которые падают в воду, крошат только так. В итоге родители опознали его по немецкой армейской куртке и красному берету, который лежал, аккуратно свернутый, в кармане.

В ту октябрьскую субботу на площади Таксим собралось три сотни человек, чтобы выразить протест военному положению. Шестью неделями ранее тех, кто взбешен последствиями переворота, было бы тридцать тысяч. Но у гнева есть период полураспада. Генералы стали очередным правительством. Против трехсот человек выступила целая армия, двенадцать кордонов окружало мемориал Ататюрка, который всегда становился мишенью протестующих, но тем не менее Ариана протянула руку Георгиосу, чтобы идти в первых рядах рядом с лидерами. К тому моменту они стали любовниками.

Площадь была огромной, небо над ней казалось бесстрастно-синим, а силы против них — чудовищными и безжалостными, но Георгиос почувствовал, как из горла вырывается незнакомый доселе крик, а в глазах застыли слезы гордости за праведный гнев Арианы, за город, в который он осмелился нырнуть вслед за ней. Больше Георгиос никого по-настоящему не любил.

Разносчики пиццы — самые надежные проводники. Искомое место оказалось рядом с Мач Сок, чуть вглубь, само здание немногим шире зеленой двустворчатой двери. Закрытые ставнями окна зигзагом поднимаются на четыре этажа. Он не может просто подойти и постучать. Он не может прийти без приглашения, явиться после сорока семи лет молчания. А что, если она ответит? Что, если застанет его врасплох, пока он даже не успеет сообразить, что ответить? А если она ничего не скажет? Если она его не узнает? Что, если она стала такой, как это здание — сутулой, шаткой и кривой?

Напротив располагается табачная лавка, залитая неоновым светом, из которой доносится бормотание радио. В свете от автомата по продаже колы на маленьком низком табурете сидит подросток и читает журнал о футболе. Георгиос перебирает газеты и журналы на лотке. Он выглядит смешно и немного подозрительно.

— А вы не знаете, не переезжала ли сюда недавно женщина? Не с востока — европейка, гречанка из Афин.

Продавец газет качает головой, но подросток отрывается от журнала. Но то, что он скажет, уже неважно, поскольку сама Ариана Синанидис уже здесь, она идет прямо по центру улицы, неся в каждой руке по пакету из местного супермаркета. Это она, сомнений быть не может, как Георгиос вообще мог бояться не узнать ее? Она стала старше, но не состарилась. Стала тоньше, но не высохла, не погрузнела, не стала ходить вразвалочку. Ариана грациозно движется по опасной брусчатке на высоких каблуках. Никаких синих вен на руках, сжимающих пластиковые пакеты. Она даже прическу за эти сорок семь лет не поменяла. Волосы все так же струятся по спине, такие же блестящие, как он помнит. Ее лицо… он очень долго не осмеливается взглянуть ей в лицо, боясь, что Ариана поймает его взгляд и увидит, что он за ней наблюдает. Она кажется усталой. Георгиосу хочется подойти и забрать у нее пакеты. Позыв такой сильный, что почти вызывает тошноту. А потом мгновение упущено. Ариана входит в свой покосившийся дом.

Подросток смотрит на Георгиоса, когда тот покупает бутылку воды, чтобы как-то замаскировать свое пребывание здесь, и начинает неосознанно вертеть ее в руках. А потом Георгиос понимает, что на лацкан капают слезы.

«Рива» мчится по темным волнам, подпрыгивая и ударяясь о воду. Глубокая ночь, темная вода, быстрый катер. Айше стоит в кабине, держась за латунную кромку ветрового стекла, в экстазе от пульсации мотора, брызг на лице и соли в волосах.

— А можно еще быстрее?

Капитан кивает и открывает дроссельную заслонку. Компьютер синхронизирует моторы, и катер еще выше поднимает нос над водой. Ускорение происходит мгновенно, словно ускорение атома. Айше представляет, что за ней на воде остаются два радиоактивных следа. Свет. Ночь светится. Под куполом неба город простирает во все стороны крылья света: ряд за рядом, ярус за ярусом, один холм на другом, отдельные огоньки просвечивают через слои света. Айше бросает взгляд через плечо. Аднан сидит в центре дивана в хвостовой части, раскинув руки вдоль спинки. Он кажется безразличным, но Айше знает, что муж вцепился в кожаную обивку мертвой хваткой.

Я люблю тебя, парень, посмотри, какая классная ночь, думает Айше. Ты был смелым, блестящим, потрясающим и прекрасным, и именно это я люблю в тебе.

— Дайте я поведу.

Капитан смотрит на нее неодобрительно.

— Мне уже раньше доводилось.

Как может дочка моряка не уметь управлять моторным катером? Отец учил ее летом по выходным, когда город становился слишком удушливым, и они со всем хозяйством переезжали по трассе D100 в летний дом в Силиври на побережье Мраморного моря.

Айше кладет руки на дроссельные заслонки, и к ней возвращаются запахи из детства: жидкость для разжигания костра, соленый песок, лосьон после загара. У них была совершенно не гламурная моторка из стекловолокна с двумя двигателями, ни капли не похожая на эту жемчужину из дерева и углеродного волокна с жадными до углерода моторами, но капитан Эркоч показал дочери, как заставить ее лететь над водой. Айше выключает автоматический синхронизатор, настраивая мотор по пульсации собственного тела. Главное здесь — вибрация. Лодка рвется вперед. От настроек двигателя захватывает дух.

Айше трясет головой, чтобы стряхнуть слезинки в уголках глаз, появившиеся из-за скорости. Она делает длинную петлю вокруг мыса Сарайбурну с гигантским турецким флагом, и перед ней открывается Золотой Рог, а по обе стороны распростерлись стамбульские холмы, устланные золотом. Вот он, вход в Царь Городов. Айше снова бросает взгляд на Аднана. Она напугала его, но он возбужден. Ну что, трейдер, я горячая штучка, а?