И что за весёлая, шумная, весенняя жизнь тогда хлопоталаповсюду под ласковым взглядом Великой Матери Живы! Зимы, мертвящих морозов небыло и в помине. Земля расцветала без страха, щедро дарила плоды и, чуть-чутьотдохнув, опять принималась за свой род, а с Мирового Древа, похожего нараскидистый дуб, слетали к ней семена всех деревьев и трав, соскакивалидетёныши всех птиц и зверей.

А когда приходил срок какому-нибудь украшению леса, могучемуясеню или сосне – можно ли сказать, что они умирали? Окружённые молодой порослью,выпустившие тысячу побегов, они просто роняли старый, тронутый гнилью ствол, ион ложился в мягкие мхи, снова делался плодоносной землёй, а Жизнь – Жизньникуда не исчезала…

Вот как Великая Мать урядила эту Вселенную, прежде чемудалиться.

Посередине, поддерживаемая Мировым Древом, раскинуласьЗемля, и её со всех сторон окружал Океан-море. С исподу легла Ночная Страна;переплыви Океан, как раз там и окажешься. Ночную Страну ещё называли Кромешной– то есть отдельной, опричной, особенной, не такой. А выше Земли начиналисьдевять разных небес: самое ближнее – для туч и ветров, другое – для звёзд илуны, ещё одно – для Солнца. Днём Солнце плывёт над Землёй с востока на запад;потом переправляется через Океан и с запада на восток измеряет нижнее небо,светя в ночной, Исподней Стране. Поэтому и Солнечный Крест рисуют катящимся тов одну сторону, то в другую.

Седьмое же небо сделалось твердью, крепким прозрачным дномдля неисчерпаемых хлябей живой небесной воды. Мировое Древо проросло егозелёной макушкой; и там, под раскинутыми ветвями, в хлябях небесных родилсяостров. Его назвали ирием – несокрушимой обителью Жизни, Света, Тепла. А ещёего называли островом Буяном – за плодоносное буйство Жизни, за то, что тамстали жить прародители всякой твари: зверей, птиц, рыб, насекомых и змей.Недаром, знать, говорят познавшие счастье: как на седьмое небо попал!

У Неба с Землёю было три сына, три молодца: Даждьбог, Перуни Огонь.

Сказывают, у Даждьбога была величавая поступь и прямойвзгляд, не знающий лжи. И ещё дивные волосы, солнечно-золотые, легко летящие поветру. А у Перуна – иссиня-чёрные кудри, вечно взъерошенные, непокорные,клубящиеся, как туча. Спокойного величия брата не было даже в подобии – лихая,непогасимая удаль. А Огонь родился огненно-рыжим, вьющиеся пряди торчали, какни приглаживай. И только глаза у всех троих были одинаковые, синие-синие, какчистое небо в солнечный полдень, как промоина в чёрных грозовых тучах, каксиняя, нестерпимая сердцевина костра.

Когда они возмужали, отец с матерью доверили Даждьбогувеличайшее из сокровищ: Солнце, сияющий золотой щит. Начал сын Неба возитьчудесный щит на лёгкой колеснице, запряжённой четвёркой белоснежных коней,начал озарять красы и дивные дива Земли: поля и холмы, высокие дубравы исмолистые сосновые боры, широкие озёра, вольные реки, звонкие ручейки и весёлыеродники-студенцы. Радовалась о сыне Земля, радовалось Солнцу всё дышащее:соловьи пели ему песни, цветы поворачивали головки вослед, а ящерицы и добрыезмеи выползали погреться на валуны. Надобно молвить, все змеи в те времена былидобрыми и безобидными, как теперешние ужи, и умели просить у Неба дождя, когдаего не хватало. Всё тянулось к небесному страннику Даждьбогу, всё под еговзглядом цвело и плодоносило: недаром само его имя значило – Дающий Бог,Податель Всего.

Иногда Солнце опускалось вниз, посветить Исподней Стране.Тогда над Землёю смеркалось, и приходила Ночь, налетала, как птица с большимимягкими крыльями, отворяла на небе звёзды – живые глаза душ, ещё не родившихсяв земных телах или, наоборот, уже вознёсшихся обратно в ирий.

На берегу Океан-моря, на самом западе, Даждь-бога ждаладобрая лодья и стаи птиц – лебедей, гусей, уток – готовых впрячься ипереправить его вместе с конями в небо Исподней Страны. Там он пробегал свойночной путь, и лодья, запряжённая птицами, вновь перевозила его через светлыйутренний Океан. Вот почему, когда были созданы Люди, у них скоро появилисьобереги – голова конская, тело утиное. Люди верили, что Бог Солнца всегдавыручит их из беды, где бы он ни был.

В те времена Даждьбог кружил в небесах, как ему хотелось, вНижнюю Страну заглядывал нечасто и ненадолго. Там не росло ничего, там не былокрасоты. Оттого ночи всегда были тёплыми и короткими, как теперь по весне.

Перуну тоже досталось сокровище по душе и по сердцу –сверкающая золотая секира. Только крепкой руки сына Неба слушался чудесныйтопор, только ему был он по могуте; недаром трижды по семь лет Земля-мать поилаего своим молоком, возрос – сильней не бывает. И когда принимался играть Перунтопором, начинал подбрасывать и ловить его для потехи или размахивать надголовой, радуясь собственной нерастраченной мощи, – то-то пылали, летя вовсе стороны, огненные снопы молний, то-то катился меж небесами весёлый,ликующий гром и целовали Землю струи доброго ливня! И всюду, куда били молнии,расцветали невиданные цветы, возгоралась новая жизнь. Секира Перуна былазолотой от кончика древка до острия, не для боя – с кем драться, кому угрожать?Кто враг светлым Богам, сынам Неба и Земли?..

Перун ходил тогда в тонкой белой рубахе, скроенной излетнего облака. И крылатые жеребцы, мчавшие его в поднебесье, были белейлебединого пуха, белей морской пены и молока – храбрые кони с глазами, чтодрагоценные камни, с тёплым дыханием и золотистыми гривами.

И каких только забав не придумывал молодой Бог! Собиралоблака в стадо и пас, точно коров, доил наземь дождём. Вот почему передовыетучи грозы посейчас ещё называют быками. …А то представал пахарем, пряг коней всоху и вспахивал небесную пажить, разбрасывал всхожие семена… Или слал облака вполёт белыми лебедями, сам же примеривал сизые орлиные крылья, пускался вдогон,а верные кони летели вослед, и кто скорей поспевал – неведомо никому.

А порою, задумавшись, тихонько гладил и ласкал мягкое рунооблаков и пальцами, способными дробить камни, неуверенно, робко лепил из нихдевичий стан и лицо. Но скоро смущался, развеивал собственное творение безостатка и снова мчался по небу, хмелея от бешеной скачки, и гром рассыпалсяиз-под копыт жеребцов.

Говорят ещё, в те далёкие времена в чистых северных рекахбыло дна не видать из-за раковин, корявых чашуль. Они не умели ходить и держалисвои створки открытыми, надеясь, что в них попадёт какая-нибудь съедобнаямелочь. Перуновы молнии пугали смирных жительниц дна, и они при грозе поспешнозахлопывались; но нередко бывало, что зарево молнии успевало проникнуть сквозьводу и отразиться в зрачках. Проморгавшись, чашуля обнаруживала в своихстворках маленькую жемчужину. Вот почему эти раковины до сего дня так иназывают – жемчужницами.

А братец Огонь поспевал, как умел, за старшими: где пожарчепригреет Даждьбогов солнечный луч – Огонь тут как тут, вертится любопытно. Гдевысечет искру Перунова золотая секира – там тотчас и его рыжая голова,увенчанная прозрачным дымком.

Молодечество кипело в крови у юных Богов, искало дела посиле. Затевали, случалось, Даждьбог и Перун скачку-забаву на весь день отутреннего Океана до самых закатных пределов. Мчался высоко в небеСолнце-Даждьбог, золотым огнём сиял его щит, вились гривы коней, мелькали спицыколёс. Летел в тучах Перун, когда верхом, когда в колеснице, – задорногремел катящийся гром, звенели на ветру хвосты скакунов: где пометут ими –тотчас луг расцветёт, где скоком скакнут – озеро, либо колодезь, либо гремячийродник. Когда один, когда другой успевал первым к закату. Товеличественно-прекрасный Даждьбог в золотом плаще и расшитых одеждах, то Перунс его рыжей вздыбленной бородой, босоногий, с продранными локтями. И несказано, чтобы хоть раз братья поссорились. А следом прибегал запыхавшийсяОгонь.