Кстати, сцена с проваливанием рыцарей под лед была в сценарии. «И затрещало. Конь Александра взвился свечой и на мгновение замер на задних ногах, хрипя, раскрыв ноздри и поводя обезумевшими глазами. Треща, качнулся и пополз, провалился под тяжестью лед, влача в зимнюю темную воду тевтонских бойцов. Монахи в последний раз подняли черные кресты.

– Победа! – закричали русские»[233].

Однако, видимо, академик М.Н. Тихомиров понимал, что это кинематографический образ, призванный наглядно показать «провал» немецкого нападения. Придираться к художественной детали не счел нужным.

Фильм снят с неплохим знанием бытовых деталей: оружия, построек и костюмов находится вполне на уровне научных знаний той эпохи. Таким образом, фильм был создан в сочетании передового художественного языка, научных знаний и четкой идейной задачи. И как ни странно, эти разнонаправленные тенденции отнюдь не мешали друг другу, а гармонично дополняли. В этом, собственно, и заключался гений режиссера, сумевшего «впрячь в одну телегу» «коня и трепетную лань». Ничего подобного в отечественном кинематографе создано не было. Если говорить о кинематографе мировом, то многие исследователи отмечали сходство визуального ряда «Александра Невского» и «Нибелунгов», снятых Фрицем Лангом в 1924 г. Однако сами фильмы не похожи. Имеющаяся перекличка – это, скорее, элемент художественного диалога. Можно сказать, инфернальные тевтоны Эйзенштейна – это русский взгляд на идеальных тевтонов Ланга.

Важно, что изначально финал фильма был существенно менее жизнеутверждающий. В фильме предполагалось показать вторую половину жизни Александра Невского, половину существенно более тягостную – ту, которая была связана с поездками в Орду. Эйзенштейна как большого художника интересовала драма исторической личности в ее полярных проявлениях. Однако Сталин тоже обладал неплохим художественным чутьем. По его указанию фильм был закончен на позитивном моменте победы русских над немцами. С одной стороны, это обеднило художественное содержание картины. С другой, усилило ее идеологический посыл и сделало более «детской», что тоже было важно, поскольку на протяжении пятидесяти лет главным зрителем картины оставались, безусловно, именно дети.

Поскольку «вторая часть» жизни князя Александра осталась не раскрытой в фильме Эйзенштейна, советский и российский режиссер и киносценарист Георгий Михайлович Кузнецов в 1991 г. снял об этом свой фильм «Житие Александра Невского». Связующая нить фильма – возвращение больного князя Александра из Орды в 1263 г. Кузнецов выступил в этом фильме и режиссером, и сценаристом. Фильм сочетает в себе традиции советского исторического кино и чисто перестроечную интонацию, которую условно можно обозначить как «обращение к духовности». Увы, результат получился весьма «на любителя». С одной стороны, фильм лишен приключенческой занимательности, свойственной, например, фильмам С.С. Тарасова («Стрелы Робин Гуда», «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго» и пр.). С другой – в нем нет «шок-контента», которым привлекали внимание к своим работам многие режиссеры перестроечной эпохи. В итоге фильм вышел довольно нудный.

Очевидно учтя этот печальный опыт, к теме биографии Александра Невского обратились кинематографисты новейшего времени. Судя по всему, они поставили перед собой задачу снять динамичное, приключенческое кино, взяв за основу принцип Александра Дюма, который, как известно, использовал историю лишь как гвоздь, на который он вешал свои «картины». Сам по себе принцип вполне хорош. И авторами даже было сделано немало: найден красивый молодой актер на роль Александра Невского, весьма тщательно проработана «матчасть» (особенно оружие и одежда). Но, в общем и целом, получилась весьма картонная поделка. Что не хватило фильму для того, чтобы стать увлекательным исторически боевиком? На этот вопрос квалифицированно могут ответить только специалисты по истории кино. Я могу лишь предположить, что авторы фильма представили своего потенциального зрителя как весьма примитивное интеллектуально неразвитое существо, которое можно завлечь немудрящими средствами. Эйзенштейн стремился снять шедевр, который бы понравился «корифею искусств» – тут было не до халтуры. Современный кинематографист не слишком озабочен даже окупаемостью картины – деньги дает федеральное агентство. Отсюда, видимо, печальный результат.

То есть до сего дня фильм Эйзенштейна остается единственным по-настоящему ярким и талантливым воплощением образа героического князя на экране. Даже перестав быть «фильмом, который смотрели все», он продолжает влиять на историческую память. Через музыку С.С. Прокофьева, через триптих «Александр Невский» художника П.Д. Корина. Оказал фильм воздействие и на литературные произведения, которые стали появляться в заметном количестве именно после фильма Эйзенштейна. Почти все они в той или иной степени несут на себе отсвет этого фильма. Например, вот как в замечательной повести В. Яна «Юность полководца» описан финал Ледового побоища: «Схватка была недолгой: еще некоторое время голубой шарф вился и мелькал между взлетавшими мечами, затем вдруг исчез, и Брудегам увидел только, как по этому месту промчались кони, и светлый шлем Александра, удалявшегося в сторону. Черная полынья расширялась, и в ней еще некоторое время видны были конские морды и отчаянно барахтающиеся люди. Лед по всему озеру стал заметно трескаться, и все больше появлялось черных пятен. Не стесненные тяжелыми доспехами, русские воины разбегались в разные стороны, легко прыгая через полыньи, и опять возвращались, чтобы снова схватиться с врагами. Немецкие всадники уже отступали в полном беспорядке, стараясь добраться до суболицкого берега по оседавшему под их тяжестью льду. Русские бесстрашно набрасывались на рыцарей, поражая их топорами. Они разбивали головы коням, и железные латы всадников трещали под могучими ударами разъяренных русских воинов. Легко перескакивая с льдины на льдину, к рыцарям подбегали пешие русские ратники и стаскивали их с коней длинными рыбачьими баграми. Упавшим на лед рыцарям тяжелые доспехи мешали подняться без посторонней помощи»[234]. При этом известно, что В. Ян очень тщательно подходил к работе с источниками. Работал в библиотеке, читал летописи. Но сцена эта явно почерпнута им не из литературы. Это образы гениального фильма.

В заключение следует сказать, что «исторические нарративы», касающиеся древнерусской истории, не настолько рыхлая конструкция, как кажется при поверхностном взгляде. Они являются плодом долгой скрупулезной работы далеко не глупых людей. Каждый факт неоднократно проверен, каждая логическая связь закалена в ходе жестоких дискуссий. Увы, очень многое в истории Древней Руси, скорее всего, никогда не будет установлено бесспорно. Многие гипотезы обречены оставаться гипотезами и никогда не станут тем, что в обыденном языке именуется «проверенными фактами». Но тем не менее большая часть того, что школьник узнает об Александре Невском в пятом классе средней школы, достаточно легко выдерживает испытание деконструкцией и не нуждается в догматической апологетике.