Танцуя, они мелодично пели, и тихие звуки их песни, как ни странно, долетали до ушей обывателей. Но на каком языке пели дорогие гости, было непонятно, хотя смутный смысл этого пения каким-то образом доходил до сознания жителей. От ощущения этого смысла они бросились бежать…

На другом краю города природа на какое-то мгновение стала принимать иной облик, и от этого облика люди стали терять сознание.

А в других местах, в городе или на окраине, появилось ощущение некоего странного, но зловещего подземного гула, который был страшен своей непонятностью. Потом он так же внезапно исчезал… и потом снова возникал, где-то в другом месте, но рядом.

В город поползли слухи о странном оживании природы, оживании зловещем и пугающем. Люди побаивались подходить к деревьям, чувствуя их притяжение.

Одичавшие толпами рвались в город, несмотря на взрывы и выстрелы… Они бормотали, что в лесу стало жутко и невозможно, к тому же одолели лешие. Они угрожающе хохотали, мелькали из какого-нибудь открывающегося пространства в наше, земное, и походили на сошедших с ума идиотов. Плевали в небо, гримасничали, словно родная им плоть опротивела им и они хотели бы сбросить ее, отдать гиппопотамам. Ненависть к лешим гнала одичавших на улицы, охваченные бредом.

Солдатам было трудно сражаться среди катастроф и землетрясений. Некоторые стреляли не во врага, а в себя. Видимо, принимая себя за недружелюбное, если не враждебное существо.

Среди солдат обеих сторон в некоторых местах началось брожение, странное брожение, отнюдь не братание, скорее наоборот, точнее, солдаты переставали порой различать, кто свой, кто враг, и одиночные выстрелы раздавались и в своих, и в чужих. Командиры нервничали, опасаясь массовых кошмаров.

Надо было что-то делать. То в одном, то в другом районе солдаты то одной, то другой стороны вместо того, чтобы сражаться, пускались в пляс. Около горевших зданий жители озлоблялись и швыряли камнями в пляшущих бойцов. Но все-таки бои пока продолжались. Фурзд приказал руководству спецслужб любым путем немедленно убить Зурдана, что покончит с гражданской бойней. Выбрали странного агента, видом своим напоминающего деловой труп. Его выделили из тех разведгрупп, членом которых велено было походить на деловые трупы. На случай войны с ними. Этот разведчик, Заг, больше всего походил на деловой труп. Секрет состоял в тонком сочетании деловитости и трупности. Лицо Зага действительно походило на образ человека, только что вышедшего из могилы. Разве что трупных пятен не было. Но зато телодвижения были стремительные, наглые и крайне уверенные в своей правоте. Да и в глазах среди общей мертвенности лица светился интерес к деньгам. Свет этот был тошнотворно-особенный, и Заг лучше всех шпионов умел имитировать его.

Фурзд снабдил Зага хорошо сфабрикованными документами, что он, Заг, мол, из верхов спецслужб деловых трупов, кстати, довольно мощных. И что он хочет установить личный контакт с Зурданом на предмет оказания ему помощи против ненавидимого Республикой трупов Правителя Ауфири, изнасиловавшего к тому же уважаемого в Республике чрезвычайного и полномочного посла.

Заг должен был добавить, что нам, деловым трупам, этот случай прекрасно известен через наши каналы. После инструктажа Заг немедля приступил к действиям. Пробираясь по улицам охваченного землетрясением города, Заг вовсю чертыхался, поминая и Непонятного, и Понятного, и всех чертей на свете. Ему удалось, благодаря своему трупному виду и документам, пробраться к одной из предполагаемых «берлог» Зурдана. То был хорошо оборудованный бункер. Но до свидания с Зурданом было далеко. Зага стали проверять вдоль и поперек. Он почувствовал, что смерть скребется по его коже. Нет, при нем не было, разумеется, ни оружия, ни яда, никакой маскировки – при таком обзоре она вряд ли бы помогла. Яд должен был передать ему в самом подземелье солдат медицинской службы, но которого по его положению и близко не могли допустить к телу Зурдана. Медик был уже давно завербован всепроницающей спецслужбой Фурзда. Эта передача была самым опасным моментом этой операции.

Наконец Заг осознал, что он уже внутри, он вошел туда под отдаленное громыхание снаряда.

Зурдан страстно любил темноту, и это его погубило. Любая страсть кончается плохо, предупреждали его. Нет, он ни во что не верил, кроме себя. В коридорах бункера было патологически темно, и Зурдан обожал пробираться по ним в своем мраке. Гнодиада тоже обожала мрак и потому любила бродить, как потусторонняя рысь, по этим коридорам, облизывая свои нежные руки.

Медику ничего не стоило в таком мраке незаметно передать миниатюрное потаенное вещество в капсуле, перед тем как Заг уже должен был входить в кабинет Зурдана. В кабинете, кроме Зурдана, был личный телохранитель, а в углу, как кошка, с глазами, обезумевшими от страсти к собственному существованию, сидела Гнодиада.

Это был второй смертельно опасный момент. Загу нужно было незаметно пристроить свою «миниатюру» в кабинете Зурдана, чтобы оставить ее там. Вещество, точнее, парадоксальная форма яда, начинало действовать через час и таким образом, что в кабинете не осталось бы ничего живого: отрава была глобальная, у Зага задрожала рука, когда он пристраивал яд к нижней части кресла, на котором сидел. Но эта дрожь была предусмотрительно прорепетированной, так что, когда Заг вошел в кабинет, он разыграл эту легкую дрожь, как будто она была от простого волнения, что естественно при встрече с таким лицом. Поэтому на дрожь, несущую смерть, никто не обратил внимания.

Переговоры прошли быстро и сухо. Здесь тоже все было прорепетировано на самом высоком уровне.

По окончании Зурдан дал приказ: «Можете идти», и Заг вышел. Но как только он вышел в коридор, Гнодиада вдруг сорвалась с места. Заг чем-то заинтересовал ее. Если бы не Зурдан, безукоризненный агент Фурзда мог бы погибнуть. Но Зурдан, конечно, не сомневался в намерениях сестры затащить делового трупа в свои уютные пещеры, пусть и с неопределенной, может быть, даже философской целью. Он немедленно распорядился, чтобы «ни-ни», никаких парадоксов, наш верный друг из Республики трупов должен уйти сохранный.

Гнодиаде потому и не удалось удовлетворить свою жажду безумия. Но она все-таки вышла вместе с Загом из бункера на площадку перед ним. Гнодиаде, мечтательнице, никогда в жизни не приходилось встречаться с деловыми трупами. И она заглянула в глаза Зага. Надо сказать, что великий агент был мастер имитаций. Иногда даже переигрывал. Гнодиада, нервозная, завизжала. Ей показалось, что холод бесконечной мертвечины охватывает ее и идет сначала по любимым ножкам и, наконец, подбирается, умертвляя самое интимное место. Заг улыбнулся и был таков…

Гнодиада осталась, пригвожденная к месту. Опять где-то рядом разорвался снаряд. И она осознала всем телом, что надо делать: быстро, не мешкая, подошла к своей машине и приказала водителю нестись безопасными путями к ее приготовленной на всякий случай маленькой резиденции в тихом, отключенном месте города. «Бежать, бежать, бежать!» – выло в ее уме. А потом подумала: «Почему она сорвалась, ведь в бункере безопасно?» Но нет, сердце ее билось настойчиво и истерично: бежать, бежать и бежать. Бежать от взглядов, от трупов, от взрывов бомб, от непонятного подземного воя, бежать, спрятаться и начать совершенно новую жизнь. Именно тотальная перемена в жизни спасет ее, – билось в ее уме, – ибо с новой жизнью изменится старая судьба. И ей удалось вырваться в свою безопасную резиденцию. Выпив стакан коньяка, она посмотрела в окно, ужаснулась миру и легла спать.