Несмотря на все желание, английским морякам не было возможности добраться до центрального вулкана, из кратера которого поднимались к облакам столбы пламени и дыма и вылетали довольно крупные камни. Во всех направлениях были видны курившиеся серными пapaми горы, а земля вокруг содрогалась в результате непрекращавшейся вулканической деятельности.

Жители острова Танна, хотя и не покидавшие своих убежищ, постепенно несколько привыкли, и вступать с ними в сношения стало менее трудно.

«Все эти народы, – пишет Кук, – проявляли по отношению к нам гостеприимство, учтивость и природную доброту, если только мы не возбуждали их подозрений… Мы не имеем никаких оснований порицать их поведение; в конце концов, с какой точки зрения они должны были нас рассматривать? Наши истинные цели были недоступны их пониманию. Мы входили в их гавани, и они не могли этому воспрепятствовать; мы старались являться к ним в качестве друзей; но мы высаживались на их землю и оставались на ней, пользуясь превосходством нашего оружия. Какое мнение могло создаться у островитян при подобных обстоятельствах? Им должно было казаться гораздо более вероятным, что мы пришли для захвата их страны, а не как друзья. Только время и более близкое знакомство убеждали их в наших добрых намерениях».

Как бы там ни было, англичане не смогли понять причину по которой жители острова Танна препятствовали им проникнуть в глубь страны. Являлось ли это результатом природной недоверчивости? Подвергались ли туземцы частым нападениям врагов, как следовало предположить по их храбрости и искусному обращению с оружием? Это осталось неизвестным.

Островитяне совершенно не ценили предметы, которые англичане имели возможность им предложить, и поэтому никогда не приносили в больших количествах столь необходимые морякам плоды и съедобные корни. Они ни за что не соглашались продать свинью, даже в обмен на топоры, хотя и признавали их пользу.

Плоды хлебного дерева, кокосовые орехи, плод, похожий на персик и называвшийся «пави», ямс, сладкий картофель (батат), плоды дикой смоковницы, мускатный орех и много других, неизвестных Форстеру растений – таковы были естественные богатства острова.

21 августа Кук покинул остров Танна, один за другим открыл острова Эрронан, Анейтьюм, прошел вдоль острова Сандвич и, миновав Маликоло, а затем Эспириту-Санто, где без труда можно было опознать бухты Сантьяго и Сан-Фелипе, расстался окончательно с этим архипелагом; он дал ему название Новые Гебриды, вошедшее в географическую науку.

5 сентября командир совершил новое открытие. На землю, в виду которой он находился, никогда прежде не ступала нога европейца. То была северная оконечность Новой Каледонии. Первый замеченный выступ берега назвали мысом Колнетт – по имени мичмана, раньше всех увидевшего землю. Берег был окружен кольцом рифов; по ту сторону их шли две или три пироги, казалось, направлявшиеся навстречу кораблю. Но на восходе солнца они спустили паруса и больше их не видели.

Пролавировав в течение двух часов вдоль наружной цепи рифов, Кук обнаружил проход, который должен был дать ему возможность подойти к берегу. Он вступил в пролив и пристал к острову Балабио.

Местность оказалась бесплодной, поросшей только блеклой травой. Лишь на большом расстоянии друг от друга виднелось несколько деревьев с белым стволом, по форме напоминавших ивы. То были «ниаули» (вид эвкалипта). Англичане заметили также несколько хижин, похожих на пчелиные ульи.

Как только был брошен якорь, полтора десятка пирог окружили «Резольюшен». Туземцы обнаружили большую доверчивость и, приблизившись, приступили к обмену. Некоторые поднялись даже на корабль и с большим любопытством осмотрели все его закоулки. Они отказались притронуться к предложенным им кушаньям – гороховому пюре, солонине и соленой свинине, но с удовольствием ели ямс. Больше всего их изумили козы, свиньи, собаки и кошки – животные совершенно им неизвестные, для обозначения которых в их языке не было даже слов. Гвозди, вообще все изделия из железа, красные ткани, как видно, представляли в глазах островитян большую ценность. Высокие и сильные, хорошо сложенные, с вьющимися волосами на голове и курчавой бородой, с кожей темно-каштанового цвета, туземцы говорили на языке, не имевшем, по-видимому, никакого сходства со всеми теми, что приходилось англичанам слышать до тех пор.

Когда командир высадился на берег, его встретили выражениями радости и удивления, естественного для людей, впервые увидевших предметы, о которых они не имели никакого понятия. Несколько вождей, водворив тишину, произнесли краткие речи, и Кук приступил к обычной раздаче мелких изделий из железа. Затем офицеры смешались с толпой и занялись изучением островитян.

Многие из туземцев, казалось, были поражены какой-то разновидностью проказы; руки и ноги у них сильно распухли. Почти совершенно голые, они не имели другой одежды, кроме повязанной вокруг талии веревки, с которой свисал лоскут ткани из коры бумажной шелковицы (Morus papyrifera). Некоторые носили огромные цилиндрические шляпы со сквозными отверстиями с двух сторон, напоминавшие кивера венгерских гусар. К ушам островитян, проколотым и вытянутым, были подвешены черепаховые серьги или трубочки из свернутых листьев сахарного тростника. Вскоре англичане увидели за окаймлявшими берег мангровыми зарослями[106]небольшую деревню. Ее окружали плантации сахарного тростника, ямса и бананов, орошавшиеся маленькими канавами, очень искусно отведенными от главного русла.

Кук без труда убедился, что единственное, чего он может добиться от островитян, – это разрешения свободно передвигаться по стране.

«Туземцы, – рассказывает он, – научили нас нескольким словам своего языка, не имевшим ничего общего с наречиями, на которых говорили на других островах. Жители обладали мягким и мирным, но очень беспечным характером; они редко сопровождали нас в прогулках. Если, проходя около их деревни, мы заговаривали с ними, они отвечали; но если мы продолжали путь, не вступая с ними в разговор, они не обращали на нас внимания. Женщины, впрочем, проявляли несколько больше любопытства и прятались в кустах, чтобы наблюдать за нами; но они соглашались приблизиться к нам только в сопровождении мужчин.

Островитяне, как видно, не сердились и не пугались, когда мы убивали из ружей птиц; напротив, если мы подходили к хижинам, юноши неизменно указывали нам птиц и с удовольствием смотрели, как мы стреляли. В это время года островитяне, вероятно, были не слишком заняты; они уже подготовили землю и посадили корнеплоды и бананы. Урожай ожидался лишь к лету, и, может быть, поэтому им было труднее, чем в другое время года, снабжать нас продуктами; мы, надо сказать, имели все основания считать, что новокаледонцам свойственно чувство гостеприимства, благодаря которому жители