— Линда, — сказал он мягко и медленно, но при этом уставился на нее взглядом, задуманным как пронизывающий. — Я прекрасно понимаю, когда люди что-то скрывают. Это моя работа. И бывает, причем довольно часто, что человек хочет что-то скрыть, но у него не получается. Когда вы произнесли «я бы так не сказала», вы ведь имели в виду что-то еще, не так ли?

Что это я важничаю? — подумал он про себя, но, к его удивлению, на Линду его прокурорский тон подействовал. Она подумала несколько секунд, прикусила губу и намотала на палец темный локон.

— Я имела в виду, что меня бы не удивило, если бы мне сказали, что Хенрик — гей.

— Вот как?

— Да. Но это всего лишь догадки, прошу это запомнить. Я никаких сплетен не собираю, никого не расспрашиваю, мне на это наплевать. Но иногда складывается впечатление… вы же знаете.

Он кивнул.

— Конечно, не такой, знаете, демонстративный гей. Если он и гей, то тайный, и я могу ошибаться. И потом, до нашего разговора я вообще об этом не думала.

— Понимаю… — Барбаротти помедлил немного. — А друзья к нему заходили? Или сокурсники? Мужчины, женщины… неважно.

Она подумала.

— Да… пару раз приходили. Четыре-пять человек. Они же юристы, там много зубрежки, вот они вместе и зубрили. Два парня и две девушки, как мне кажется.

— А на вечеринках он часто бывает?

— Не особенно. Ходит на вечера в общину… по-моему, Норрланд. Поет в хоре. Иногда заглядывает в «Йонтес»,[50]он же юрист. Но я никогда не видела его пьяным… он вообще ведет себя очень прилично.

— Обо всех этого не скажешь?

— Нет. Обо всех этого не скажешь.

Барбаротти откинулся на стуле. Гомосексуалист? Эту версию он слышал впервые.

— А Йенни? — спросил он. — У него не было знакомой по имени Йенни?

— Нет.

— Вы уверены?

— Мне, во всяком случае, он никого под таким именем не представлял. Хотя… чуть не каждую третью девушку зовут Йенни.

— Хорошо, — сказал Барбаротти. — На сегодня хватит. Я знаю, что в общежитиях у всех есть резервные ключи, поэтому попросил бы вас открыть мне его комнату.

Она посмотрела на него подозрительно — впервые за все время разговора.

— А разрешение на это у вас есть? Должен же быть документ…

Он кивнул и протянул ей удостоверение и ордер на обыск. Она тоже кивнула, подошла к плите и нагнулась, чтобы выдвинуть ящик для противней. Сбоку он неожиданно увидел ее грудь — пройма красной блузки была слишком широкой, и грудь почти вывалилась наружу.

— Мы сложили все ключи сюда, — сказала она, не заметив его смущения. — Совершенно добровольно. Все, кроме Эрсана. Тот-то никому не доверяет… на его месте я бы тоже никому не доверяла, с его-то прошлым.

Гуннар Барбаротти судорожно сглотнул и взял ключ. Надо бы спросить, что это за Эрсан, но он решил пока воздержаться.

— Спасибо за кофе, — поблагодарил он. — Больше не стану вас беспокоить. Скажу, когда закончу.

— Неважно, — улыбнулась Линда. — До экзамена тринадцать дней, так что времени у меня полно.

— Помню, помню, — улыбнулся Гуннар и спросил себя, не завидует ли он этой жизни.

Нет, нисколько. Но картинка ее крепкой небольшой груди с розовым соском так и застряла на сетчатке.

Вечером он по очереди встретился с руководителем хора, двоюродной сестрой Лейфа Грундта и заместителем декана юридического факультета.

Хормейстер по имени Кеннет снабдил его полезными сведениями о голосе Хенрика. Очень красивый баритон, сказал Кеннет. В хоре он, конечно, один из многих, но, если бы захотел, вполне мог бы развиться в солиста.

Йенни? Нет, никогда не слышал.

Кузину Лейфа звали Берит. Первые две недели в Упсале Хенрик жил у них, пока не получил комнату на Карлсругатан. Они после этого виделись только один раз, но у нее сложилось впечатление, что Хенрик на редкость приятный и ответственный молодой человек.

Йенни? Нет, со своими девушками Хенрик ее не знакомил.

Заместитель декана Герцен знал Хенрика по фамилии — да, есть такой студент. Больше он ничем помочь не мог: студентов много, трудно составить какое-то впечатление, особенно в первом семестре.

Насчет Йенни Гуннар даже не спрашивал.

Он вернулся в отель в девять часов вечера и посмотрел в окно. В реке Фирис до сих пор оставалась большая полынья, и в ней медленно плавала стайка диких уток. Чуть подальше — киногородок и здание норрландской студенческой общины, где делал свои первые робкие шаги начинающий студент Хенрик Грундт. Там он пел в хоре, там, возможно… нет, хватит. Он устал от предположений, догадок и допущений. Инспектор Гуннар Барбаротти долго наблюдал за утками и пытался определить, когда он был более оптимистичен — сейчас или утром, когда ехал на поезде в эту крепость науки. Так и не определил.

Осмотр комнаты Хенрика мало что дал. Никаких писем, записей — ничего. Даже записной книжки не нашел — Хенрик принадлежал к новому, рациональному поколению. Это поколение все необходимые сведения забивает в мобильные телефоны и в компьютеры. Роскошный новенький компьютер Хенрика он так и не сумел открыть — требовался пароль. А мобильный телефон, скорее всего, находился там же, где и его владелец.

Как говорят в полиции, в неизвестном квадрате… Нет, ничего компрометирующего в комнате Хенрика он не обнаружил. Никакой эротической литературы, никаких мужских журналов, ничего, что могло бы пролить свет на сексуальные предпочтения хозяина. Комната была тщательно прибрана, как он, впрочем, и ожидал. Ему начинало казаться, что он постепенно узнает Хенрика все ближе — спокойный, уравновешенный, самостоятельный парень.

Его предполагаемая нетрадиционная ориентация подтверждается только ни на чем не основанной догадкой молоденькой студентки. То, что Гуннар Барбаротти сразу не выбросил эту мысль из головы, зависело в первую очередь от того, что у него не было ничего другого, за что можно зацепиться.

Гуннар достал мобильник — он выключил его перед разговором с заместителем декана. Не успел набрать пин-код, как телефон дважды пискнул — пришло сообщение. Или, может быть, даже не одно.

Нет, все-таки одно. От Молльберга. Молльберг получил список телефонных разговоров Хенрика Грундта и обнаружил кое-что любопытное. Если Гуннару интересно, он может ему позвонить до девяти вечера.

Часы на телефоне показывали без пяти девять.

— Ничего не говори, — сказал Гуннар Барбаротти, — я и так знаю. Хенрик звонил точно по тому же номеру, что и Роберт, только на двадцать четыре часа позже.

— Не совсем, — сказал Молльберг, — вернее, совсем не. Хенрик вообще никуда не звонил. Ни в понедельник, ни во вторник. Ему звонили только один раз — бабка с дедом, пока они ехали в Чимлинге. Но тут довольно много эсэмэсок.