60

Тянувшиеся гуськом колонны мужчин и женщин смешались во дворе замка Хайленд. Знакомое место для каждого из нас – здесь мы перешли из обычной жизни в жизнь Заклейменных. Нас загоняли во двор, тысячи уже стояли вплотную друг к другу, даже дышать тяжело. Под Часовой башней, штаб-квартирой Трибунала, был установлен временный помост.

Красный плащ Кревана слегка развевался на ветру, когда верховный судья шагал из кабинета на помост. Возле помоста стоял Арт, окидывал бдительным взглядом толпу. И на этот раз при виде его в мундире Трибунала не было такого чувства, словно меня лягнули в живот. Я уже свыклась с этим новым образом, не раз мысленно вызывала его, разглядывала и пыталась понять. Теперь я глядела на него не с болью, а с любопытством, желая разобраться, что же творится у него в голове. Проходя мимо, Креван ласково коснулся рукой плеча Арта, широко улыбнулся – довольный, счастливый, что сын на его стороне. Рядом со мной кто-то прищелкнул языком. Арт, смущенный публичным проявлением отцовской любви, опустил голову, щеки у него зарозовели.

Креван поднялся на помост и огляделся по сторонам, словно выискивал кого-то. Сначала я подумала, он оценивает общую картину, однако сообразила, что ему нужен конкретный человек. Ему нужна я. Он знал, что я здесь.

Я стояла слишком далеко от сцены.

– Селестина! – зашептала мне Мона. – Ты куда?

– Нужно подойти ближе.

Я стала проталкиваться вперед, и мне охотно уступали дорогу, никто в первые ряды не рвался. Мы же здесь не по своей воле собрались. Креван заметил, как я пробираюсь к помосту, а я того и добивалась – я сбила его с мысли.

Он приостановился, растерявшись на миг, потом собрался. Арт тоже увидел меня, осмотрел с ног до головы – в этой красной комбинации, точно такой же, как на тысячах других женщин. Не знаю, что он видел, когда смотрел на меня, – не до него, я должна была полностью сосредоточиться на Креване.

– Дамы и господа, я собрал вас здесь, чтобы поблагодарить за участие в городском параде. Спасибо, что уделили нам время. Сегодня по всей стране в больших и малых городах прошли такие же процессии: Заклейменные на своем примере показывают соседям, как общество очищается от своих пороков. Я собрал вас здесь, чтобы сообщить вам о новой стратегии.

Что-то было в его глазах, в странных движениях губ – я почувствовала, как ужас медленно заползает мне под кожу.

– Вчера мы с премьер-министром Перси обсудили новый план. Мы назвали его Окончательным решением.

Тихий ропот.

– До сих пор Трибунал считал правильным позволять Заклейменным жить в обществе, чтобы граждане видели, что может произойти, если поддаться слабости, поддаться своему несовершенству. Однако в последнее время, в связи с нарастающей угрозой и вспышками насилия, – теперь он глядел на меня в упор, – стало ясно, что совместное существование двух групп населения неблагоприятно. Настала пора в интересах всех и каждого внедрить новую систему. Окончательное решение проблемы Заклейменных предполагает устройство Заклейменных в отдельных поселениях, где они смогут свободно существовать совместно, среди подобных себе, следуя правилам Трибунала.

Поднялся гул, люди начали возмущенно кричать. Как бы он ни формулировал, как бы ни пытался навести глянец, мол, так будет свободнее самим Заклейменным, – ничего хорошего в этой затее нет. И меня тоже затрясло.

– Хотите загнать нас в резервацию! – крикнул один.

– В гетто!

– В лагерь!

– Это не резервация, не гетто и не лагерь, – преспокойно отвечал Креван. – Однако мы все понимаем, что Заклейменные не могут жить среди нормальных членов общества.

Поверх криков толпы он продолжал, обращаясь главным образом к телекамерам:

– План подготовлен, и новое правительство сразу начнет его осуществлять.

С уверенной, спокойной улыбкой он смотрел в камеру. Мне вспомнилось, как такой же улыбкой он ободрял меня в прошлой жизни. Все будет хорошо, Селестина. Когда я впервые встала на водные лыжи. Когда Арт впервые сел за руль. Когда я собиралась с духом, чтобы попробовать устрицы. И когда умерла мама Арта мы вернулись с похорон, Арт рыдал, я обнимала его, а Креван остановился на пороге и вот так же поглядел на нас. Всегда его взгляд ободрял меня: «Все будет хорошо, Селестина».

И сейчас, когда толпа разразилась гневными воплями, когда Креван сошел с помоста и его длинный плащ развевался за его спиной, и Арт в изумлении поплелся следом за отцом, и стражи надвинулись на нас, выставив перед собой щиты, занеся дубинки, ожидая бунта, – и сейчас я чувствовала, как струятся по щекам напрасные слезы.

Нет, ничего не будет хорошо. Не может быть хорошо.

Я увидела ту полную старуху, с которой мы вместе были в доке, – она все так же пыталась руками прикрыть свое тело, униженная, растерянная, она рыдала, совершенно одна, посреди разразившегося безумия. Потом к ней подошла другая женщина, они плакали вместе, держась за руки. Рядом мальчишка, на вид моложе меня, долговязый, кожа да кости, не боец. Женщина взяла его за руку, так они втроем и стояли, словно на общей молитве. Там и сям люди, группы людей, пытались заговаривать со стражами, что-то доказать. И я видела, как нарастает гнев и уже недалеко до столкновения.

Я кинулась к Моне – та уже во весь голос объясняла женщине-стражу, что она о ней думает, а запас слов у Моны изрядный. Я схватила ее за руку, оттащила прочь.

– Мона, перестань!

– Что! Селестина, отпусти меня! – Она рванулась прочь, но я вцепилась ногтями в ее ладонь.

– Ой! Да какого!..

– Прекрати! – сквозь стиснутые зубы потребовала я. – Ты действуешь на руку Кревану. Посмотри!

Она перестала вырываться и огляделась по сторонам.

– Вокруг полно камер, они только и добиваются, чтобы мы повели себя как неразумные животные. Креван провел нас по улицам чуть ли не голышом, потом произнес эту речь об окончательном решении – на камеры. Нас надо запереть, потому что мы склонны к беспорядкам. Он нас подставил.

Все, кто сидит сейчас дома и смотрит телевизор, – все они поддержат сегрегацию, все будут опасаться нас и примут его план.

Наконец-то Мона поняла меня. Она ткнула Фергюса локтем, а когда он не отреагировал, еще и пнула.

– Что? – сердито обернулся он.

Она передала ему мои слова, а я тем временем перешла к небольшой группе людей, которые стояли и держались за руки посреди бури. Я взяла старуху за свободную руку. Сжала покрепче. Женщина дрожала.

– Возьмемся за руки! – сказала я громко, но не срываясь на крик. – Возьмемся за руки, все!

– Что она делает? – услышала я голос Леннокса.

– Кэррик велел бы нам слушаться ее. И Эниа тоже.

Они пробрались к нам. Мона взяла меня за руку, по другую сторону от нее встали Леннокс, Фергюс и Лоркан, друзья-побратимы, обхватили друг друга за плечи. Люди стали присоединяться к нам. Всего несколько минут – и мы уже выстроились рядами, плечом к плечу, держась за руки, все вместе.