Элен недовольно фыркнула:

— Я — человек свободный!

И, если подумать, она была права.

2

Мы вышли на Юнион-стейшн. Элен отправилась домой на такси, а я зашагал через площадь к корпусу служебных помещений сената — пристроившемуся в тени Капитолия белому зданию, смахивавшему на торт.

Офис сенатора Роудса находился на первом этаже, что в известной степени характеризовало его старшинство и власть. Я открыл дверь и очутился в приемной, в дальнем конце которой за столом сидела секретарша. Несколько посетителей занимали черные кожаные диваны возле двери. Я назвал свое имя, и мне сразу предложили пройти в кабинет сенатора.

Пустой кабинет производил солидное впечатление: огромный стол красного дерева, украшенный символами партии, сотни фотографий в рамках на стене, на них все крупные политические фигуры, начиная с 1912 года, того года, когда Леандер Роудс пришел в сенат. Вокруг камина — кожаные кресла, а на каминной доске — памятные подарки в честь видных политических побед. Над камином в красивой раме висела большая карикатура на сенатора. На ней он был изображен на лошади, означавшей политические принципы, густая седая шевелюра развевалась на ветру общественного мнения.

— Это написано в 1925 году, — произнес голос за моей спиной.

Я обернулся, ожидая увидеть сенатора. Но вместо него там оказался толстячок в очках, делавших его похожим на сову, с улыбкой протягивавший мне руку.

— Руфус Холлистер, — представился он. — Секретарь сенатора Роудса.

— Вы мне писали, — кивнул я.

— Да, сэр, вот именно. Сенатор сейчас в Капитолии. Предстоит важное голосование. Прежде чем мы присоединимся к нему и вы познакомитесь, придется подождать.

Мы опустились в глубокие кресла, и Холлистер оскалил в улыбке великолепную искусственную челюсть.

— Подозреваю, вы удивлены, почему я нанял именно вас.

— Я думал, меня нанял сенатор Роудс.

— Да, да, конечно… я говорю всего лишь как его… доверенное лицо. — Холлистер снова широко улыбнулся.

Я пришел к выводу, что он мне не нравится, но обычно все мужчины с первого взгляда мне не нравятся: видимо, это как-то связано с естественным инстинктивным стремлением мужской половины человеческого рода к убийству. Я попытался представить себя и мистера Холлистера в шкурах диких зверей, схватившимися в джунглях, однако воображение меня подвело: в конце концов, мы были лишь двумя американцами, живущими в домах с центральным отоплением и потребляющими фасованную пищу… Джунгли остались где-то далеко.

— В любом случае, — продолжал Холлистер, — полагаю, перед встречей с сенатором мне следует бегло ввести вас в курс дела, — он сделал паузу, потом спросил: — Да, кстати, каковы ваши политические взгляды?

Будучи существом своекорыстным, я ответил, что мои политические взгляды обычно совпадают с взглядами работодателя. А так как я никогда не голосовал, то даже если партия сенатора Роудса не вызывала у меня восхищения, солгал я не слишком нахально.

На физиономии мистера Холлистера читалось явное облегчение.

— Судя по роду вашей деятельности, вы не слишком интересуетесь политикой.

Я ответил, что, если не считать подписки на журнал «Тайм», я в самом деле отрезан от большого мира.

— Значит, у вас нет каких-либо особых предпочтений по поводу кандидатур, которые выдвинут на предстоящем съезде?

— Нет, сэр, никаких.

— Вы, конечно, понимаете: то, что я вам сейчас скажу, информация в высшей степени доверительная!

— Да, конечно, — я с интересом подумал, нужно ли мне побожиться. А Холлистер стал странно торжественным и таинственным.

— Тогда, мистер Саржент, как вы, наверное, уже догадываетесь, сенатор бросил свою шляпу на ринг.

— Что это значит?

— В пятницу на общенациональном съезде маргариновых компаний сенатор Роудс объявит, что выдвигает свою кандидатуру на пост президента.

Я отнесся к этой потрясающей новости спокойно.

— И мне предстоит организовать рекламную кампанию?

— Совершенно верно. — Он пристально посмотрел на меня, но мое упрямое ирландское лицо осталось абсолютно бесстрастным: я уже видел себя на посту пресс-секретаря президента Роудса. «Парни, у меня есть для вас грандиозная новость. Час назад президент снес огромное яйцо…»

Но я поспешно вернул себя к реальности. Мистер Холлистер хотел знать мое мнение о Леандере Роудсе.

— Едва ли у меня может быть какое-то мнение, — хмыкнул я. — Знаю только, что он один из сенаторов.

— Дело в том, что мы рассматриваем это как нечто вроде крестового похода, — мягко заметил мистер Холлистер.

— Тогда и я отнесусь к этому точно так же, — искренне заверил я.

Прежде чем он успел мне объяснить, почему страна нуждается в Ли Роудсе, я заметил, что мне довелось познакомиться с дочерью сенатора и совершенно случайно приехал одним поездом с ней. Было ли это плодом воображения, как обычно говорят в викторианских романах, или действительно облачко затуманило безмятежное личико мистера Холлистера? Честно говоря, это было хуже, чем просто облачко, это был хмурый взгляд.

— Так мисс Роудс в Вашингтоне?

— Думаю, да. Если только она не решила вернуться в Нью-Йорк.

— Очаровательная юная леди, — без особой убежденности протянул мистер Холлистер. — Я знаю ее с тех пор, когда она была крошечной малышкой.

Мысль о том, что Элен Роудс могла быть крошечной малышкой, показалась мне нелепой, но поразмышлять над ней мне не дали. Вместо этого меня выдернули из кабинета в приемную, а затем провели в другую комнату, заполненную невзрачными женщинами, отвечавшими на многочисленную почту сенатора. Я был всем им представлен, потом мне показали пустой стол, который я мог считать своим. Стол стоял возле высокого окна, смотревшего на Капитолий. Я отметил, что ни одной из сотрудниц не было меньше пятидесяти. Это несомненно говорило в пользу миссис Роудс, жены сенатора.

— А теперь, если не возражаете, мы могли бы отправиться в сенат.

Прежде мне никогда не приходилось бывать ни в служебных помещениях сената, ни в Капитолии, так что боюсь, что я, как обычный провинциал, изумленно глазел на частную подземку, перевозившую сенаторов в маленьких вагончиках из подвала служебного корпуса в подвал Капитолия.

Когда мы вышли из переполненного лифта, Холлистер провел меня по мраморному коридору к зеленой двустворчатой стеклянной двери, возле которой стоял охранник в форме.

— Это этаж сената, — тихим почтительным голосом сказал мой проводник. — Сейчас я посмотрю, удастся ли пройти в курительную комнату.

Как я потом узнал, это была святая святых сената, практически в такой же степени недоступная для посетителей, как и сам этаж. Однако после недолгой беседы нам разрешили пройти.

Курительная оказалась длинной комнатой со столами, диванчиками и богатым расписным потолком, почти как в Версале. Вращающиеся стеклянные двери вели прямо в зал заседаний сената, из которого слышался громкий монотонный голос.

— Сенатор Роудс, — гордо прошептал мистер Холлистер, отталкивая меня