Затишье вскоре закончилось. Полетели приказы, распоряжения, указания, директивы. Мне предстояло отправиться в кампфгруппу – боевую группу 10-й танковой дивизии; Лойсль поехал в службы обеспечения – к тыловикам. Альберт с Вернером остались с посыльными батальона.

Во второй половине дня я прибыл в деревню, куда меня направили. Догоравшие хаты, подбитые русские и немецкие танки свидетельствовали о трехдневных боях за этот населенный пункт. 10-я танковая дивизия одержала победу. Я доложил о прибытии, передал необходимое и покинул КП. Темнело быстро – шел ноябрь. К тому же и линия фронта менялась чуть ли не ежечасно, и мне не светило оказаться в русском плену, тем более под Рождество. Я был бы далеко не первым мотоциклистом-посыльным, который, заблудившись, угодил в лапы русским. В этом снегу мне все равно ни за что не удалось бы уйти от них. Лейтенант направил меня переночевать в частично уцелевший дом, где ночевали и танкисты – два экипажа.

По танкистам было видно, что они еще никак не могли оправиться от боев. Их черная форма представляла собой нечто трудноописуемое. К тому же, спасаясь от холода, они нацепляли на себя даже русское обмундирование. Это было под Москвой явлением повсеместным – войсковой подвоз осуществлялся крайне нерегулярно.

Мы быстро сошлись, в особенности после того, как я пустил по кругу фляжку со шнапсом. Танкисты в ответ пожаловали кусок свинины. Разумеется, мясо поступило к ним отнюдь не по официальным каналам снабжения. Лишь один бледный как смерть танкист отчего-то сразу невзлюбил меня из-за моей принадлежности к СС.

Нам постоянно приходилось сталкиваться с упреками в свой адрес, что, дескать, вы там у себя в СС и питаетесь лучше, и вообще, вы – «любимчики Адольфа». Не говоря уже о вооружении. На самом деле более новое и совершенное оружие поступало к нам потому, что именно нас и кидали во всякие «горячие точки» и на самые опасные участки фронта[22]. «Пожарные команды», ударные дивизии – вот кем мы были. Кроме того, элитные армейские дивизии, такие как «Гроссдойч-ланд» («Великая Германия») или «Фельдхернхалле», оснащались вооружением и техникой не хуже эсэсовских. Но называть нас «любимчиками Адольфа» – это было уже чересчур. Вообще-то всегда и везде любимчиков холят и лелеют, а не бросают на убой в самое пекло. И потом – все дивизии ваффен СС всегда сражались в составе армий вермахта и получали приказы от вышестоящего командования – во всяком случае, в России в 1941–1942 годах было именно так! А что до кормежки, так мы с вермахтом хлебали из одного и того же котла.

– Назови мне хоть одного интенданта, который официально заявил бы, что, дескать, да, в СС рационы солиднее и калорийнее. Не назовешь! Потому что нет такого в природе! А раз нет, тогда нечего и воздух сотрясать! Ты на меня лучше взгляни! Чем я от тебя отличаюсь? Чем моя форма отличается от твоей?

Разумеется, у нас были кое-какие преимущества в сравнении с вермахтом. В первые годы войны большинство частей и подразделений СС комплектовалось на добровольной основе. Основной личный состав – от 17 до 19 лет. Может, именно это следовало бы считать «особым фактором» наших войск? Ведь молодежь куда быстрее обучить, причем обучить, как говорится, с нуля, чем старых военнослужащих. Новые методы боевой подготовки и выучки предусматривали такие категории, как «войсковое товарищество», то есть некий корпоративный дух, еще более укреплявшийся с прибытием в СС добровольцев из других стран. Для нас было совершенно безразлично, кто нами командует – норвежец, француз или кто-нибудь еще; как было безразлично, откуда родом твой боевой товарищ – из Дании, Бельгии, Голландии или даже Швейцарии. Главное – каков этот товарищ! И что самое удивительное, не было никаких писаных инструкций или наставлений относительно обращения с волонтерами из других стран, во всяком случае, на низовых уровнях ни о чем подобном и слыхом не слыхивали. Все шло своим чередом, в известной степени стихийно. Потому что у наших боевых товарищей, нередко с трудом понимавших по-немецки, было с нами одно общее: они стремились не дать большевикам и большевизму расползтись по Европе. Мы представляли собой истинно европейские вооруженные силы, я сомневаюсь, что когда-нибудь нечто подобное возникнет вновь.

В конце концов, с танкистами все было лучше некуда. Они откуда-то притащили шнапс, и мы стали горланить песни, да так, что стены дрожали!

Едва начался новый день, как танкистов подняли по тревоге. Ну, а я… никаких дел у меня здесь не оставалось, и я отбыл.

Некоторое количество единиц техники батальона было переброшено на солидно укрепленные восточные окраины Истры и на очень важную стратегическую дорогу на подступах к Москве. Связники докладывали о том, что батальон вновь брошен в бой. И ждали дальнейших распоряжений. Истра была взята (25 ноября) подразделениями пехотного полка СС «Дойчланд».

Тактический знак батальона до сих пор висел на расхлябанной двери полуразвалившегося дома. Я вошел доложить о прибытии. А откуда взялся этот унтерштурмфюрер? Я уже собрался сказать, что, мол, ошибся подразделением, и выйти, но тут офицер заговорил со мной:

– Кто вы такой и что вам здесь понадобилось?

Докладывая о том, кто я такой, я приглядывался к этому офицеру. Не то чтобы у нас было принято разглядывать каждого вновь прибывшего под микроскопом, но все равно на них невольно обращаешь внимание. Ведь от этих людей как-никак зависела наша судьба: либо нас будут просто «расходовать», либо обращаться с нами бережно. Многие офицеры этого не понимали, в итоге приходилось расплачиваться весьма дорогой ценой.

Этот новенький – унтерштурмфюрер – вроде внушал доверие. Выяснилось, что у нас новый адъютант батальона, от прежнего решили избавиться, и я вскоре узнал, каким именно образом. Унтерштурмфюрер Бух – так звали нового адъютанта – приказал мне ждать на улице рядом с машиной, чтобы потом ехать за ним. День выдался солнечным, солнце освещало снег, да так ярко, что пришлось надеть солнечные очки. Никогда не забуду тот день. Почему? Все по порядку.

Я стоял, прислонившись к мотоциклу, и чесал языком с водителями грузовиков. Они мне рассказали о неприятностях, постигших командный пункт батальона. Говорили об убитых и раненых. Пока мы судили да рядили, нас атаковали зашедшие со стороны солнца русские бомбардировщики. Мы как зачарованные смотрели, как распахиваются их бомболюки. Я мгновенно прикинул угол падения – выходило, что бомбы лягут на дорогу. Кто-то из шоферов кинулся к дому укрыться.

– Не смей! Давай назад! Не туда! На поле!

И побежал через поле. Несся я так, как чемпион мира по бегу Пааво Нурми. На долю секунды предугадав первый взрыв, я шлепнулся в снег. Мощнейший взрыв сотряс землю, потом еще один, у меня даже дух перехватило.

«О дьявол! – мелькнула мысль. – Ты столько уже прошел, и теперь погибать вот так – по воле случая?!»

К моему изумлению, вой и грохот тут же прекратились. Лежать в снегу пришлось недолго. Я поднялся. Осмотрелся. Оказывается, я залег как раз между двумя свежими воронками, куда только что упали русские бомбы. Я был на волосок от гибели.