— А что не так с моей одеждой? — проговорила Каролина, оглядывая себя.

— Ее бы надо постирать на случай, если…

Луиза повернулась к Хелене, ища у нее поддержки. Но Хелена только покачала головой.

Каролина, сглотнув, перевела взгляд на Луизу:

— На случай, если что? Если они найдут на моем теле следы Рауля? Это ты хотела сказать?

Луиза молчала.

— Я никогда больше не буду мыться, — взвилась Каролина. — И переодеваться не буду. Чтобы чувствовать его запах.

— Но Каролина… — взмолилась Луиза.

Карро не дала ей закончить:

— Больше нет никаких «но», Луиза. Больше ничего нет. Я ничего не хочу. Ничего. Неужели ты не понимаешь? — Каролина была похожа на сумасшедшую. — Только я одна виновата в том, что случилось вчера. Моя жизнь кончена. Не важно, что теперь со мной будет. Мне все равно. Теперь мне ничего больше не страшно…

Хелена решительным шагом направилась к сестре. Наклонившись над ней, она взяла Каролину за плечи и встряхнула:

— Карро, прекрати! Ты сама не знаешь, что говоришь. Возьми себя в руки. Слышишь? Скоро сюда придет полиция. И если ты будешь так себя вести, ты подставишь всех, и в первую очередь себя, поняла?

Каролина непонимающе покачала головой, словно слова сестры до нее не дошли:

— Как ты можешь быть такой бесчувственной, такой холодной, Хелена? О ком угодно я могла бы это подумать, но только не о тебе.

Хелена недоуменно заморгала глазами и взяла сестру за руку. Луиза напряженно следила за обеими.

— Я не хочу сейчас об этом говорить. Понятно? — Каролина, с выражением обиженного ребенка на лице, вырвала руку и прижала к губам.

— Ты считаешь меня бесчувственной, Каролина. — Хелена пристально смотрела на сестру. — Но это не так. Внутри у меня все пылает, как… — Голос подвел ее, но она нашла в себе силы продолжать: — Мне тоже больно. Я тоже страдаю. И тебе это прекрасно известно. Но я не показываю свое горе другим. Ты понимаешь, о чем я? — Она сделала паузу, чтобы набрать в грудь воздуха, и продолжила: — Каролина, это серьезно. Ты не должна никому рассказывать то, что ты узнала вчера. Это мое дело, и только мне решать, кому и что рассказать. Если полицейские тебя спросят, ты теперь знаешь, что отвечать, не так ли?

— Прекрасно знаю, — пробормотала Каролина, отстраняясь.

Вцепившись в сиденье, она начала медленно раскачиваться на стуле. Рот был открыт в беззвучном крике.

Луиза сделала шаг вперед:

— Нет, Каролина, не делай так! Не вини себя! Мы рядом. Ты не одна. Мы тебе поможем. Прошлое не вернуть. Все, что мы сейчас можем сделать, это стиснуть зубы и продержаться эти несколько дней.

Хелена удивленно взглянула на Луизу.

Та не сдавалась:

— То, что я сейчас скажу, может тебе не понравиться, но я все равно это скажу.

Каролина перестала качаться на стуле и молча уставилась на Луизу. Луиза набрала в грудь воздуху:

— Я люблю тебя, Каролина. Я люблю тебя, как и прежде. И я на все готова ради тебя. На все, понимаешь?

На глаза Каролине набежали слезы.

— Не говори так, Луиза. Ты причиняешь мне боль.

Хелена запустила руки в волосы, приказывая себе успокоиться. Выражением лица она дала Луизе понять, что думает о ее последней реплике. Луиза хотела было продолжить, но Хелена ее опередила:

— Хватит. С нее достаточно.

Стиснув зубы, она грозно посмотрела на Луизу. Та сделала вид, что ничего не замечает.

— Оставьте меня в покое, — прошептала Каролина. — Луиза, я не заслуживаю такого великодушия с твоей стороны. Мне от этого плохо. Я столько натворила. Причинила такую боль. Но мне не нужна твоя забота… мне от нее только хуже…

Снова открылась дверь, и в комнату вошла Анна. Луиза с Хеленой переглянулись. Каролина уставилась в пол.

— Что? — как во сне спросила Анна. — О чем вы говорите?

Ей никто не ответил.

Воспользовавшись моментом, Каролина встала и пошла к выходу. Луиза протянула было руку, чтобы ее остановить, но Каролина увернулась.

Анна налила себе кофе. Больше заговорить она не пыталась. Присев за стол, женщина уставилась в чашку. Хелена по ее удрученной позе поняла, что Анна полностью погружена в свои невеселые мысли. Хелена налила себе еще кофе и потянула Луизу к окну. Та напряглась, но покорно пошла за ней. Нагнувшись, Хелена прошептала ей на ухо:

— Я знаю, что я видела, но не понимаю почему… Почему, Луиза?

Луиза медленно повернулась к Хелене лицом:

— Ты думаешь, на свете есть только два цвета — черный и белый? Думаешь, что все на свете имеет свое объяснение? Тогда спешу тебя обрадовать новой информацией. В любви все не так однозначно. И если ты этого не понимаешь, значит, не знаешь, что такое любовь. Когда любишь по-настоящему, готова на все, а любовь толкает людей на безумные поступки.

— Луиза, ты не настолько хорошо меня знаешь, как думаешь.

— Ты права, Хелена. Потому что ты многое скрываешь. И уверена, что знаешь, что именно ты видела вчера. Но гораздо важнее то, что никто не видел. Где ты была вчера? Что ты делала? Кто-нибудь кроме тебя и Рауля знает об этом? Что подсказывает тебе совесть? Твои тайны сведут тебя с ума, Хелена. Какой такой страшный секрет ты хранишь, что им нельзя ни с кем поделиться?

Хелена наклонилась еще ближе:

— Рауля убили. Он не сам упал в воду. И ты прекрасно это знаешь. Как долго ты намереваешься лгать себе и другим?

— Ты мне угрожаешь?

— Я все знаю.

— Ничего ты не знаешь. Я вижу это по тому, как отчаянно ты пытаешься отвести от себя все подозрения. Что ты скрываешь, Хелена?

— Не меняй тему!

— Сколько ты вчера выпила?

— Не цепляйся к мелочам. Я прекрасно все помню. Но мне больно видеть, во что ты превратилась.

— А ты у нас белая и пушистая, как первый снег. Какое лицемерие!

— Когда это я была лицемерной по отношению к тебе?

— Сейчас!

В дверь постучали, и вошел полицейский. Это был Якоб. Хелена тут же вышла из комнаты, едва удостоив его кивком. Анна взяла себя в руки и встала, чтобы предложить ему кофе.

— Скоро комиссар Шрёдер приступит к допросам, — сообщил полицейский, принимая чашку кофе из ее рук.

Луиза вздохнула и покорно кивнула.

* * *

Утро было серым и пасмурным, каким обычно и бывает октябрьское утро, и холод пробирал до костей, несмотря на свитер и пальто. Море было неспокойным: волны то и дело неистово бились о скалы. Эбба с Венделой поднялись по крутой тропинке к дому. Воздух был таким холодным, что от их дыхания образовывались белые облачка.