Мужчины разместились слева и справа от кровати. Поскольку Петренко не мог видеть их одновременно, то предпочел вообще не крутить головой, а созерцать потолок.

– Здорово, каратист,– сказал один из мужчин.– Как самочувствие?

– Бывает хуже.

– Лепила сказал: ты ни хрена не помнишь? Я лично думаю: ты киздишь!

– А мне по хрену, что ты думаешь.

– Ты, бля, за базаром-то следи,– почти добродушно произнес второй.– Мы, бля, не снайпера. У нас маслины по бошкам не чиркают, понял! Бац – и мозги на подоконнике! – говоривший ткнул пальцем в висок Петренко.

– Давай,– равнодушно отозвался тот.– Только стреляй, а не языком телебомкай.

– Не-ет, кореш, стрелять нам тебя – без надобности,– вмешался первый.– Ты нам живой нужен. Но не обязательно – целый.

– Точно! – подхватил второй.– Можно и без носа!

– Или без яйца! Тебе какое дороже: левое или правое?

– А тебе? – спросил Петренко.

Терпения у собеседника оказалось немного: он тут же схватил Петренко за горло:

– Ты, бля, меня не раздражай, козел! Я тебя выгну и высушу, понял!

Петренко молчал. Трудно говорить, когда тебя держат за горло.

Пальцы разжались, Петренко натужно закашлялся. Специально, чтобы показать физическую слабость.

– Поаккуратней, Мирон! – забеспокоился первый.

– Хули тут аккуратней! Времени нет! – заявил второй.– Давай, доктор, шмыгни его своей химией, чтоб язык развязался! Поглядим, на скоко ему мозги отшибло! Ну, что встал? Давай!

Ласковый доктор зазвякал стеклом, вылил что-то в капельницу Петренко.

– Только, если он умрет, я не виноват,– быстро произнес он.

Мирон стремительным ударом опрокинул капельницу. Игла выскочила из вены Петренко, а содержимое капельницы разлилось по полу.

– Ты что, мудак? Убить его хочешь?

– Но вы же приказали! – Голос ласкового доктора дрожал.

– Я что, врач? – взъярился Мирон.– Тебе за что бабки платят?

– Ладно, проехали,– буркнул первый.– Когда он в норму придет?

– Точно сказать трудно,– пробормотал доктор.– Может, через пару дней, может, уже завтра…

– Завтра! – жестко произнес первый.– Делай что хочешь, а чтоб завтра он был в норме! Понятно?

– Постараюсь…

– Не «постараюсь», а чтоб сделал. Теперь ты! – Он уставился на Петренко.– Слушай меня! Или ты все вспоминаешь сам, или мы тебе поможем. Соображаешь, о чем я?

Респектабельные костюмы удалились, остался только ласковый дядечка-доктор. Этот времени терять не стал: засуетился, налепил на Петренко разные датчики, приник к умным приборам. Результаты ему явно понравились.

– Молодцом,– похвалил он Петренко.– Отлично функционирующий организм.

Приладив новую капельницу, дядечка вернул на место иглу, уселся рядом.

– Что все-таки со мной произошло? – добродушным басом поинтересовался Петренко. По его тону никак нельзя было сказать, что визит респектабельных костюмов его обеспокоил.

Доктор в задумчивости поглядел на него. Видно было, что раздумывает: говорить, не говорить.

– Если я буду знать, что случилось, может, и память восстановится.

– Что ж,– согласился доктор.– Весьма вероятно. Но мне известно немногое. Например то, что у вас огнестрельное ранение головы.

– Что еще?

– Это единственное серьезное ранение. Причем пуля прошла по касательной, что обошлось вам всего лишь в кусочек скальпа. Насколько я понял с чужих слов, именно к этому и стремился тот, кто в вас стрелял. Незаурядный выстрел!

– Да уж,– согласился Петренко.

– Знаете, что бы я вам порекомендовал,– дружески проговорил дядечка.– Попытайтесь последовательно восстановить последний день, который вы помните. В мельчайших подробностях. Это может помочь. Вы только поймите, насколько для вас это важно. Уверяю вас, что применение специальных препаратов приводит к очень серьезным осложнениям.

– Я понимаю,– жалостливо вздохнул Петренко.

В течение следующего часа он и его надсмотрщик вели доверительную беседу и расстались, уверенные, что теперь между ними – прочный дружеский контакт. Доктор был доволен. Петренко – тоже. Но по другим причинам. Он очень надеялся, что неприятностей, которые принесет с собой завтрашний день, как-нибудь удастся избежать. А единственный шанс на это – помощь извне, от дяденьки-доктора. Поскольку именно у него хранятся ключики от браслетов. Хотя симпатичный дяденька вряд ли отдаст их добровольно, потому что к себе самому он наверняка относится с куда большей симпатией, чем к пациенту.

Ночью Петренко мирно спал. Поскольку доктор ввел ему снотворное. Проснулся Петренко сам, ранним утром: настенные часы показывали половину седьмого. Проснувшись же, почувствовал себя гораздо лучше. Физически. И значительно хуже – эмоционально. Поскольку вспомнил все.

Доктор явился в половине восьмого. Предыдущий час Петренко истратил на то, чтобы хоть как-то размять мускулы. Непростая задача в его положении.

– Ну, как мы себя чувствуем? – бодренько осведомился дядечка, подсовывая Петренко «утку».– Сейчас поглядим, как наше самочувствие.

Самочувствие доктору понравилось настолько, что он даже избавил Петренко от капельницы.

– Сейчас покушаем! – сообщил дядечка, приводя верхнюю часть кровати в вертикальное положение.

И покормил Петренко сладкой детской кашкой с компотиком.

– Я тут посоветовался,– сообщил он,– со специалистом в области послешоковой амнезии. И он порекомендовал записать последовательность сохраненных событий. Именно записать, да. Говорит: наблюдались очень неплохие результаты. Особенно у больных, плохо поддающихся гипнозу, а вы, дорогой, относитесь именно к этой категории, смею вас уверить.

– Интересно, как я буду записывать? – Петренко выразительно пошевелил пальцами прикованных рук.

– Я думаю, большой беды не будет, если мы вас частично освободим,– решил доктор.– Только прошу вас не забывать, что снаружи находится охранник, нисколько не уступающий вам в комплекции, мой дорогой. Так что ведите себя прилично.

Он достал из кармана ключик и разомкнул правый браслет.

– Вот вам планшеточка, а вот, пожалуйста, ручка. Действуйте.

Петренко подвигал рукой, вроде терпимо. Взял ручку…

– Не пишет,– сказал он.

– Как не пишет? – удивился дядечка.– Только что писала!

Он подошел к койке, наклонился, чиркнул по бумаге:

– Вот, нормально пи… ах-х-х!

Пальцы Петренко сомкнулись на горле ласкового дядечки и сдавили так, что у бедняги глаза полезли из орбит. Дядечка попытался отодрать живые клещи от собственного горлышка, но потерпел неудачу.