– Сейчас, товарищи, на связь выйдет «Ретивый», который в самое ближайшее время предпримет попытку прорыва Х-блокады… Мы пожелаем ему счастливого пути. И будем ждать… Чтобы облегчить вам ожидание, скажу: у каждого из вас под правым подлокотником кресла имеется кнопка вызова официанта… И настоятельно рекомендую не забывать про детоксин!

Никто, однако, кнопкой не воспользовался. Как видно, «не лезло» не одному только Комлеву. Вдруг в воздухе пронесся тревожный ветерок.

– Главком в отсеке! – звонко выкрикнул вахтенный офицер.

Комлева просто-таки подбросило. Он вытянулся по стойке «смирно». И повернулся всем корпусом ко входу.

То же сделали и остальные, не исключая Поведнова.

Твердым шагом в ЦОЗ вошел Адмирал Флота Российской Директории Пантелеев.

Присутствующие пожирали его восхищенными взглядами. Еще бы! Сам Пантелеев. Живой Пантелеев! На расстоянии вытянутой руки! Человек с той стороны экранов. Человек-голос. Человек-слово. Человек-флот. Главнокомандующий Победы!

Глаза Комлева непроизвольно увлажнились. Слишком много всего – святого, трагического, вдохновенного – было связано для него с фамилией Пантелеев.

«Высоко я залетел… – пронеслось в мыслях Комлева. – До головокружения высоко…»

– Занимайтесь своими делами, товарищи, – попросил Пантелеев почтительно онемевших операторов и направился прямиком в восьмой сектор.

Наконец Комлев получил возможность рассмотреть главнокомандующего российских ВКС совсем уж вблизи. Среднего роста, седой, с невыразительными чертами младенческого какого-то лица – пожалуй, пройдешь на улице мимо такого и не обернешься. Но словно бы магия какая-то действовала, и благодаря ей вокруг этого скромного, неприметного человека сгущалась аура силы, придающая оттенок высшего значения каждому его жесту, каждому повороту головы.

– Здравия желаю, товарищ Адмирал Флота Российской Директории! – по уставному приветствовал главкома Поведнов.

– Будет вам… Разрешаю по-простому – Николай Федорович, – кротко улыбнулся Пантелеев.

– Как долетели, Николай Федорович?

– Да мне тут лететь всего ничего было… Я же из Кемерово как раз. К старичкам своим заскочил, проведать, – с этими словами Пантелеев опустился в кресло по центру, которое чудом осталось незанятым – как будто специально дожидалось гостя.

Главком попросил капучино. Затем – разрешения раскурить трубку. (Разумеется, это разрешение было ему выдано с самым подобострастным видом.) По сектору разлился аромат вишневого табака «Новороссийский особый».

Комлев втянул ноздрями сладкий дурманящий запах и… с болезненной остротой ощутил всю важность происходящего. От этого ощущения ему вдруг сделалось дурно.

«На моей ответственности жизни всего экипажа „Ретивого“… На моей совести – судьба прорыва Х-блокады… Если все пойдет наперекосяк, свидетелем моего позора станет сам главнокомандующий… И в этом случае мне останется только одно: застрелиться».

Желудок Комлева отозвался этим мыслям мощным, жгучим спазмом.

Перехватило дыхание.

– Я отойду, пожалуй… на минутку, – пробормотал побледневший Комлев и нетвердой походкой направился к туалетным комнатам.

Дверь кабинки мягко затворилась. Он наклонился над сияюще белым, неестественно чистым даже для штаба, кратером унитаза. Закрыл глаза.

Его вырвало гранатовым соком напополам с кофе.

Комлев распрямился. Вытер губы туалетной бумагой. Сделал глубокий вдох. Еще один.

Медленно, из самой глубины его личности, поднималась упругая волна протеста.

«Да что же это со мной? Расклеился, как призывник-срочник! Да я же звездолет „Снегирь“ вручную на астероид сажал! А тогда, в системе Дромадер… Ведь из нашего „Святослава“ джипсы всю атмосферу выпустили… Сидели там, последними кислородными патронами сопели восемнадцать часов… Так вот тогда меня блевать не тянуло! А сейчас – тянет! Подумаешь тоже, начальство… Надо взять себя в руки! Не дай Бог, увидела бы меня сейчас Любава…»

После этого внушения стало полегче. Комлев вернулся в восьмой сектор и скромно сел на свое место.

За время его отсутствия кое-что произошло. На экране расползалась квадратиками (узкий канал, низкое разрешение) и без того квадратная физиономия командира фрегата «Ретивый» капитана третьего ранга Часомерского.

– …в норме. Через тридцать секунд начинаем разгон для Х-перехода по заданному маршруту. Действовать будем согласно скорректированным планам. А именно сорок минут радиотехнической и оптико-электронной разведки окрестностей Тэрты из второй точки либрации системы Тэрта-Макраны, затем – разведка неопознанного объекта, обнаруженного «Вещим Олегом». Соответственно выход из зоны Х-блокады намечен на 13.00 по стандартному времени. У меня все.

Заговорил главком Пантелеев:

– Знаю, трудное дело вам предстоит. Но ведь не напрасное! В блокаде-то этой гражданское население, миллионы гражданских. И наших ребят множество. Только представить себе, до чего это пакостно – под ксеноколпаком сидеть со связанными руками. Без подкреплений, без весточки из метрополии… Словом, желаю вам мужества и удачи!

– Спасибо, товарищ Адмирал Флота! – ответил растроганный Часомерский спустя четыре минуты.

Сеанс живой связи закончился.

После него с интервалом в две минуты, ретрансляцией через тяжелый авианосец «Слава», поступали только данные телеметрии с борта разгоняющегося фрегата.

Учитывая запаздывание, в ту минуту, когда пришел последний, седьмой пакет, на «Ретивом» уже сработали люксоген-детонаторы.

Еще через три минуты с борта «Славы» подтвердили, что наблюдали штатный вход фрегата в Х-матрицу.

Только после этого напряженное молчание в восьмом секторе разрядилось несмелыми возгласами облегчения. Хотя, конечно, радоваться было рано: вот выбросит сейчас «Ретивый» со смещением в световую неделю от точки входа…

И это будет еще хорошо, если корабль сможет самостоятельно сообщить о неудаче! А если не сможет? Придется уповать только на феноменальную зрячесть «Вещего Олега», который уже сейчас, вот в эти самые мгновения, приступил к сканированию небесной сферы с целью обнаружения аварийного фрегата…

«Впрочем, – одернул себя Комлев, – световая неделя это световая неделя. Если и правда случилось худшее, обнаружить „Ретивый“ визуально удастся только через семь дней…»

– Погрузился в Х-матрицу – ну и славно… – задумчиво резюмировал Пантелеев. – Пока суд да дело, доложите мне, товарищи, обстановку по системам Макран и Шиватир со всеми мыслимыми подробностями.

Поведнова два раза просить не надо было. Он говорил без остановки минут сорок. Главком слушал, не перебивая. Похоже, Поведнов не был к этому готов и последняя часть доклада давалась ему с трудом. Он начал запинаться, потеть, повторяться и даже затребовал коньяка, как он выразился, «для взбодрения».