Совершать моцион вышли втроем.

– Отойдем только подальше, за машину, – попросил Олег. – Рядом все-таки женщина.

– Где ты там женщину увидел? – изумился Сомик, оглянувшись на чернолицых у кучи железяк.

– Да вон… – подсказал Двуха. – Которая без бороды, та и женщина.

Мимо них – навстречу – прогрохотал грузовик. Остановился, не глуша двигатель, возле кучи, которую сразу принялись растаскивать оживившиеся обитатели свалки.

– Поживей подаем, твари синие! – прокричал рваным перхающим голосом водитель грузовика, взлезший в кузов. – Ждать никого не буду! Вы не одни у меня…

Горло водителя было толсто замотано зимним шарфом, концы которого трепал вонючий ветер с мусорных холмов.

Та самая бесформенная бабища неопределенного возраста, которую Трегрей деликатно именовал женщиной, отделилась от своих сотоварищей, постучала в борт грузовика:

– Мила-ай! – визгливо воззвала она. – Пустая я сегодня, ничего не собрала… Ты уж опохмели меня, а я в долгу не останусь. Пусти в кабину, я тебе такой праздник устрою, детям рассказывать будешь!

– Отвали! – равнодушно откликнулся водитель, видно давно привыкший к подобным предложениям. – Какие дети у меня после твоего праздника будут? Таким одаришь, что семиголовых-восьмируких клепать стану…

Женя извлек из багажника бутыль с водой, передал Двухе, чтобы тот полил ему на руки.

– Н-да… – заметил Сомик, плеща себе в лицо и фыркая. – Это вам, конечно, не Рио-де-Жанейро. У вас там, Олег, небось, подобной картины не увидишь…

– Отчего же? – отозвался Трегрей. – Те, кто не желают жить в обществе, повсюду встречаются. Строго говоря, это проблема не столько общества, сколько личности. Психологическая патология. Другое дело – угодившие на дно жизни не по своей воле… Таковые бессомненно должны рассчитывать на подмогу со стороны соответствующего государственного ведомства.

– Нашим ведомствам и обычные-то люди не интересны, – сказал Женя, выдавливая пасту на зубную щетку. – А уж бомжи всякие…

– А бомжи, по-твоему, не люди? – как-то излишне резко осведомился Двуха.

– Люди, – успокоил его Женя. – Такие же, как и все остальные. Точно так же никому не нужны, сами себе предоставлены. Только с бомжей еще квартплаты и налогов не дерут…

– Побывал бы в их шкуре, не сравнивал бы…

Сомик только промычал что-то ответ, ожесточенно натирая зубы щеткой.

Тем временем погрузка закончилась. Груда металлического хлама благополучно перекочевала в кузов грузовика. И водитель, хрипло объявив:

– Получаем зарплату, доходяги! – спрыгнул с кузова, сунулся в кабину и вытащил оттуда пятилитровую пластиковую бутыль, такую же, из которой умывался Женя Сомик, наполовину наполненную, только не водой, а какой-то маслянистой жидкостью с жутковатым бурым отливом. – Сегодня технический!.. Инфляция, чего вы хотите. Да не боитесь, не потравлю!.. Налетай, босота!

– Естественно, не потравит, – проворчал Игорь. – Невыгодно. Лом-то в сто раз дороже этого пойла… Дай-ка, Олег, теперь я поведу…

Оказавшись за рулем, Игорь рванул с места автомобиль – так, что Сомик, влезший опять на заднее сиденье, при старте стукнулся головой о стекло.

– Полегче! – прикрикнул Женя, потирая ушибленное место. – Чего ты так разнервничался?

– Того. Что у нас и впрямь далеко не Рио-де-Жанейро. Смотреть противно.

– А то ты раньше ничего подобного не наблюдал.

– Отстань, Сомидзе! – огрызнулся Игорь.

Какое-то время Двуха молча сопел, мрачно уставясь через лобовое стекло на раскручивающуюся под колесами бесконечную ленту дороги, потом вдруг поинтересовался у Олега:

– А реки у вас там – все молочные?

Сомик, снова задремавший было, открыл глаза.

– А берега, небось, сплошь кисельные… – не унимался Игорь.

– Ты говоришь так, будто именно моя вина во всем том, что творится здесь, – произнес Трегрей.

Двуха не ответил. А спустя несколько минут его прорвало снова:

– Хорошо все-таки вам… там, а? Оченно распрекрасно, наверно, жить, когда реальная власть в руках не у господ, соревнующихся между собой, кто толще счета в иностранных банках набьет, а у таких вот, как ты… ясноглазых идеалистов. Когда люди с самого сопливого возраста привыкли не сомневаться, что вокруг все правильно и справедливо и что все дороги перед ними открыты – на выбор, какие пожелаешь, и нет для них ничего невозможного. И что по-другому и быть не может. А может, и из меня вышел бы какой-нибудь дворянин, а? Какой-нибудь рыцарь Львиное Сердце, ревнитель и защитник всех обиженных, оскорбленных, обездоленных и слабоумных? Только штука в том, Олежка, что такого случиться никак не могло… Почему, спросишь? Да потому что вокруг меня всю дорогу одна гопота. На кого мне равняться-то было, а? Дядька с братаном старшим из лагерей не вылезали, будто Ленин с Дзержинским, батек, когда его завод закрыли, как забухал, так и не просыхал ни дня, пока его мамка вшивым веником за порог не выгнала… я еще малым тогда был. Знаете, как он кончил? А вот превратился в одного из тех… кого мы только что видели. Мамка, немного успокоившись, его несколько раз пыталась вернуть, а уже поздно было. Не человек стал, а бутылка ходячая. Люди разные… у кого-то силы есть, чтобы новую жизнь начать, а батек… заладил одно: мол, тридцать лет для этой страны пахал, а она его выпила до дна, смяла и выбросила, как стаканчик одноразовый. А раз так – то гори все синим пламенем. Вот сам и сгорел. Увел с приятелями раз с дачного поселка псину – ну, жрать-то надо что-то… Придушили, разделывать начали, а тут хозяева псины их обнаружили. И, за кабыздоха своего родненького обидевшись, прямо на месте и потоптали их. Приятели батька оклемались всяко-разно, а он пару дней провалялся в шалаше своем и преставился. Менты, само собой, виноватых искать не стали… Это все я случайно узнал. Была у меня мысль тем дачникам-собачникам отомстить, да время подошло в армию идти… Вот такой у меня родитель был, на которого я ровняться должен, по идее-то… А кому-то… – Игорь зло подмигнул слушавшему ему с открытым ртом Сомику в зеркало заднего вида, – кому-то посчастливилось родиться в самой настоящей дворянской семье, с полным комплектом родителей – да еще каких! Не простых, а элитных! Урожденный дворянин, е-мое! Может, если у меня с детства пример перед глазами был… как у тебя, я бы…

Двуха вдруг замолчал. И тогда заговорил Олег.

– Урожденный дворянин – всего лишь ребенок, воспитанный в дворянской семье…

– Всего лишь! – хмыкнул Игорь.

– И пусть этого ребенка, как правило, с самого рождения готовят быть достойным урожденного звания, – продолжал Трегрей, – пусть он имеет на начальном этапе жизни кое-какие привилегии, стать истинным дворянином может только он сам. И ему, поверь, приходится даже труднее, чем ребенку из обычной семьи. Тому, чтобы получить дворянство, довольно достигнуть второй ступени Столпа Величия Духа…