— Раз, два от силы, — сплюнул Антоний.

— Его пока не трогать! — приказал жандарм, повернувшись к Пашке. — Дважды повторять не буду! На улице не светись, с такой рожей дома побудь несколько дней. А вы, Николай Петрович, займитесь сбытом. Я наведаюсь к вам на днях…

* * *

Корреспондент не был тем новичком в журналистике, которые зачастую испытывают внутреннюю неуверенность и некоторую скованность при встречах с известными людьми и высокопоставленными особами, более привыкшими отдавать распоряжения, чем отвечать на вопросы газетчиков, — с такими людьми, как он считал, надо держаться по возможности не нагло, но очень самоуверенно, с чувством собственного достоинства, и во время разговора стремиться их вывести из состояния равновесия, создаваемого убежденностью в собственной непогрешимости. А в том, что все высокопоставленные лица целиком и полностью убеждены в собственной непогрешимости, корреспондент нисколько не сомневался.

Видел он на своем журналистском веку королей и вице-королей, наследных принцев экзотических марионеточных государств, фельдмаршалов и маршалов (что уж говорить о генералах — эти так, мелькали перед глазами вроде мелюзги, которую кладут в рыбный суп для вкуса, вместе с форелью), больших, признанных миром писателей и актеров, примадонн итальянской оперы и мастеров бельканто, кинозвезд — издерганных, истерически смеющихся, вечно куда-то спешащих в окружении шумной толпы не то секретарей, не то дежурных любовников…

О всех них он писал — правду или приукрашенную полуправду, часто просто ложь, которую любили называть газетными утками: все зависело от того, кто и что заказывал и сколько платили за строку. Немаловажным было и постоянно ориентироваться на вкус читателя, изменчивый, привередливый, от пресыщения постоянно требующий острых приправ.

Вечная погоня за сенсацией бросала корреспондента то на знойный юг, в пустыни, где под стройными пальмами лениво разгуливали полные презрения к остальному миру верблюды, а рядом стояли палатки их хозяев-кочевников; то гнала в холодные края, от земли до самого неба полные метелей и льда; то заставляла, забыв про страх и давно шалившую печень, лезть в самое пекло нескончаемых войн в Латинской Америке, добиваясь встреч с известными предводителями враждующих армий и президентами-скороспелками республик-однодневок.

Много всякого пришлось повидать: иногда у него вдруг возникало желание бросить все, запереться, сесть за стол и собрать свои впечатления воедино, сделать большую книгу — он так и считал, что книги надо делать, как деньги, а не писать, впустую тратя время, но происходили новые захватывающие события, мир жаждал информации о них, а следовательно, и о людях, в них участвующих. Приходилось, забыв о своих замыслах, действительно все бросать и лететь сломя голову на самолетах, больше похожих на книжные этажерки, насквозь продуваемые встречным ветром; плыть на пароходах, военных кораблях или индейских каноэ; замирать от ужаса, сидя верхом на лошади, карабкающейся на горные кручи. И делать это не только ради огромного гонорара и постоянного подтверждения своей репортерской известности — он давно перестал быть просто репортером, он — солидный обозреватель, сам, на основе своих личных впечатлений, доносящий до читателя захватывающие подробности происходящих в мире событий и дающий им оценки.

Да, такая жизнь ему нравилась, и жил он ею не только ради гонорара, но более всего ради интересов Империи, с тайной службой которой давно и плодотворно сотрудничал. Поступившее ему предложение поехать в Россию, где разворачивалось гигантское действо с участием сотен миллионов людей, расколовшихся на два лагеря, как при Войне Алой и Белой розы или войнах между гугенотами и католиками, он воспринял с восторгом. Тем более что на встрече перед отъездом высокопоставленное лицо из разведки Империи объяснило: надо только писать, писать и писать — писать в газеты, журналы и… в адрес разведки Империи. В прессу — о сенсациях и вообще обо всем, что интepecyет читателей; а в адрес секретной службы присылать аналитические доклады о положении в стране и подборки полученных сведений. Брать только то, что само плывет в руки, не проявляя никакой активности, а в статьях и репортажах стараться не искажать действительного положения дел большевиков, чтобы не раздражать их. Более того, можно даже выразить им некоторое сочувствие для упрочения собственного положения. Писать и ждать. Чего? Приказа.

Когда он поступит, ему разъяснят, что именно надо сделать и как. Его задача будет состоять в привлечении внимания западной общественности к неким событиям. Каким? Пока трудно сказать. Надо ехать в Россию и ждать, ждать…

Он поехал. Обжившись, вызвал жену, устроились. Писал, писал много — статьи, комментарии, обзоры, очерки. Благо, было о чем — беспокойное время, бурлящая страна, каждый день что-нибудь да случалось — только успевай выбрать событие себе по вкусу. Золотое дно для журналистов, и редакторы наперебой слали телеграммы, требуя все новых и новых материалов, подробностей уже описанных им событий, ответов на запросы читателей. А он терпеливо ждал, когда же придет тот самый день, когда надо будет сделать нечто такое…

Он почему-то не сомневался, что это будет неожиданный материал, пусть даже связанный с внешне не очень приметным событием, но потребующий от него всех знаний, применения полученного ранее опыта и вдохновения. Да, именно вдохновения, потому что такие материалы умирают в тебе еще не родившись, если в них не вдохнет жизнь призванное тобой на помощь бойкому перу вдохновение.

И вот час настал. Сегодня он должен встретиться с митрополитом Московским, Коломенским и Крутицким. Неуверенности не было — ему уже приходилось беседовать с кардиналами из Ватикана, успел кое-чему научиться, общаясь с хитрыми церковниками, пытался даже заполучить интервью у самого папы римского, но отказали, что, впрочем, его нисколько ие смутило: удалось найти другого, более сговорчивого князя Церкви и сделать хороший материал.

Русский митрополит? Пожалуйста! Они смогут поговорить и без переводчика — наверняка поп владеет латынью, а корреспондент изучал ее в университете, теперь это еще раз пригодится. Перевод всегда искажает, невольно скрадывает тайные движения души собеседника, а беседа на древней латыни с ее пристрастием к суховатым, но точным формулировкам позволит зажать разговор в тиски, загнать интервьюируемого к нужной цели. А цель заранее известна.

Правда, корреспонденту намекнули, что это только одна часть задания, а может быть и другая, но о ней скажут потом. Снова ждать? «Не привыкать стать» — как немного непонятно, по философски спокойно говорят русские. Видимо, они много взяли в свой характер от Азии, исповедовавшей буддизм, влекущий человека к созерцательности мира. Нет, русского мужика нельзя, конечно, полностью отождествлять с азиатом, об этом свидетельствуют и происходящие здесь события, но все же есть в их характере общность, есть — сотни лет татаро-монгольского ига не прошли даром.

Он в тот же день позвонил по телефону в резиденцию митрополита и на удивление быстро договорился о встрече. Разговаривавший с ним служитель был предельно любезен и вежлив, что вселяло надежды и давало еще большую уверенность в успехе.